В данной статье проводятся наблюдения над опытом лучших пере­водов из Абая. Воссоздать ясную картину жизни казахского народа про­шлого столетия по-абаевски — нелегкая задача. Говорить по-русски язы­ком Абая — поистине высокое искусство, доступное далеко не каждому из переводчиков. В области перевода произведений Абая работали и работают многие известные русские поэты, такие как: Д. Бродский, В. Звягинцева, А. Глоба, Л. Озеров, К. Липскеров, М. Луконин, А. Штейнберг, П. Шубин, М. Зенкевич, М. Тарловский и другие.

Наше внимание привлек творческий опыт переводов Вс. Рожде­ственского, С. И. Липкина и М. Петровых. И это не случайно.

Всеволод Александрович Рождественский интересует нас как пе­реводчик, первым открывший Абая русскому читателю. Именно в его переводе вышел впервые сборник избранных стихов Абая на русском языке в 1936 году.

Семен Израилевич Липкин известен как большой мастер стихотвор­ного перевода. Он переводит на русский язык преимущественно произ­ведения народов Советского Востока. Так, его перу принадлежат пре­красные переводы таджико-персидского поэта Фирдоуси, узбекского по­эта Алишера Навои, казахского эпоса «Кобланды-Батыр», киргизского и калмыцкого эпоса и т. п. Знание тюркских языков и быта народов Востока — залог успеха его переводческой деятельности. Им сделано три стихотворных перевода из Абая («Всадник с беркутом скачет в ран­них снегах», «О казахи мои,..», «О сердце, свой жар остуди…»), которые перепечатываются в четырех последних изданиях почти без изменения.

М. Петровых переводит Абая с 1940 года. В последние два издания произведений Абая на русском языке (1951 и 1958 гг.) из ее переводов вошло 15 стихотворений.

Анализ лучших поэтических переводов из двадцати восьми, сделан­ных тремя этими переводчиками и представленных в московском изда­нии 1954 года «Избранное»[1], дает возможность сделать некоторые вы­воды, как общего (о воспроизведении идейного содержания, образной системы абаевских стихов в русских переводах), так и частного характера (связанного с выбором метра и других формальных средств при передаче казахского стиха на русский язык). Известная формула В. А. Жуковского: «Переводчик в прозе-раб, в стихах-соперник», осно­ванная на глубоком понимании искусства перевода, раскрывает сущ­ность переводческого дела.

Сложность проблемы стихотворного перевода связана с самой при­родой стиха. Содержание стиха выражается не только их смысловой стороной, но и с помощью целого ряда специфических средств (ритм, интонация, рифма, анафора, пауза, графика и т. д.). Язык в стихе при­обретает особое оформление. Здесь каждое слово отличается большей выделенностью, чем в прозе. В целом стих отличается предельной на­сыщенностью.

Цель переводчика состоит в том, чтобы его произведение произво­дило на читателя такое же впечатление, какое производит оригинал. Поэтому «соперничество» при стихотворном переводе проявляется по­стоянно. Оно сказывается и ъ подборе формальных и изобразительных средств, в звуковой инструментовке и в замене авторских идиом идиома­ми языка перевода и т. п. Если при прозаическом переводе смысловые отклонения — лишь неудача переводчика, то при стихотворном переводе отклонения смыслового порядка неизбежны.

К. И. Чуковский в своей книге «Высокое искусство» говорит о том, что достоинства и недостатки художественных переводов не могут опре­деляться отдельными случайными промахами. Ценность перевода сни­жается лишь в том случае, если отклонения становятся системой, в ко­торой «вскрываются наиболее характерные, типовые особенности психо­логического склада переводчика, его эстетика, его мировоззрение»[2].

Исходя из принципов современного научного перевода, мы вправе говорить лишь о степени допустимости и недопустимости отклонений смыслового порядка.

Рассмотрим, какие случаи смыслового отклонения встречаются в переводах стихотворений Абая и насколько они допустимы в практике стихотворного перевода. В частности, мы проследим, как воспроизводит­ся в переводе идейное содержание произведений Абая, как передаются его мысли.

Большую трудность для переводчиков представляет передача мы­слей Абая, которые отражают исторические особенности жизни казах­ского народа минувшей эпохи.

Основным занятием казахов было скотоводство. Именно этим опре­делялся и характер кочевой жизни народа. Скот был воплощением бо­гатства и средством для существования. Трудиться для казахов значи­ло — добывать скот. Понятие о богатстве ассоциировалось с числом го­лов скота. Умножая скот, люди преуспевали в жизни и занимали опреде­ленное место в ней.

Естественно, что социальная сторона жизни казахского народа находит свое отражение в творчестве Абая. В некоторых произведениях Абая излагаются мысли об отношении к скотоводству, к труду, которые не лишены дидактизма, но вместе с тем, отличаются ярким националь­ным колоритом. Чаще всего эти мысли Абая не находят своего точного воспроизведения в переводе.

Вс. Рождественский, например, переводя такие строки, как:

Демеңдер өнбес іске жұбаналық

Ақыл тапсақ, мал тапсақ қуаналық

искажает их смысл. Передавая дословно  вторую  строку, переводчик сильно упрощает авторскую мысль:

Мудрый такую жизнь лишь пустяком сочтет,

Лучше учитесь вы и умножайте скот (стр. 55).

А в оригинале говорится: «Не прельщайтесь пустяковыми делами, радуйтесь лишь приобретению знаний и труду» (подстрочный перевод наш.- Г. К.) Если вторая строка дословно передается переводчиком и этим отклоняется от основного смысла оригинала, то первая вообще не имеет никакого соответствия подлиннику. Прямое введение в рус­ский текст слова «скот» не производит того эффекта, что в оригинале. Это п понятно: для русского читателя «скот» воспринимается прежде все­го в своем прямом значении.

Сильно и поэтично звучат строки Абая:

Кісімсіп дүрдараз,

Бұраңдап қылма наз

Мал түгіл басымды

Жолыңа берсем де аз (стр. 51)

Дословно это означает: «То нежна ты, то зазнаешься. Не изводи меня своим непостоянством. Не только выкуп (скот), но и головы своей отдать за тебя мало». Здесь скот выступает в качестве выкупа за не­весту.

Просто и убедительно поэт пишет о том, что любовь не купишь, что ради любимой он готов жертвовать головой. Казалось бы, эту мысль очень важно сохранить в переводе. Но в интерпретации М. Петровых это звучит иначе:

То гневна, то нежна

Не пьяни допьяна

Что мне дом без тебя

Мне и жизнь не нужна (стр. 159).

Утрачен национальный колорит, исчезла прелесть абаевской мысли, хотя в целом перевод М. Петровых «Ты зрачок глаз моих» является удачным.

Прекрасные изречения Абая, исполненные большой любви к чело­веку, глубоко западают в душу читателя. Его советы, обращенные к мо­лодому поколению, поражают нас глубиной и богатством мысли, афори­стичностью. Не передать в переводе афоризмы Абая — значит не только не дать ясного представления о поэте, но при этом, не раскрыть для рус­ского читателя особенности восточной поэзии-афористичности. При переводе афористичного стихотворения Абая «Ғылым таппай мақтанба», отличающегося лаконизмом и глубиной мысли, необходимо, чтобы и мысль была воспроизведена с точностью и язык был предельно выра­зительным, — в конечном счете, чтобы все переводное стихотворение во­спринималось русским читателем как афористичное. С удовлетворением можно сказать, что перевод М. Петровых «Пака не знаешь — молчи» от­вечает в основном этим требованиям.

Тонкий мастер перевода, М. Петровых сумела средствами родного языка воссоздать смысловое богатство абаевского стиха. Мысли Абая донесены до русского читателя.

Вот несколько абаевских изречений в переводе М. Петровых:

Мұны жазған кісінің

Атын білме, сөзін біл (стр. 35)

(Не стремись узнать имя написавшего,

лучше запомни его слова).

О говорящем с тобой Не думай: «Кто он такой», А думай: «Что говорит?», (стр. 63).

Или:

Ақымақ көп, ақылды аз,

Деме көптің сөзі бұл.

(Глупцов много, умных мало.

Не принимай это за слова многих).

Эту мысль Абая трудно, на наш взгляд, передать лучше, чем она выражена у М. Петровых:

На мудреца — сто глупцов, —

Вот горькой истины речь.

А такие слова Абая, которые воспринимаются как пословица:

Сөзіне карай кісіні ал

Кісіге қарап сөз алма.

(Человека воспринимай по тому, что он сказал.

Но не воспринимай сло­ва, взирая на лица), —

переданы в переводе русским аналогом:

Людей суди по уму,

Но не по облику их.

Перевод М. Петровых — это не простое следование подлиннику, это творческий перевод, и нам кажется несправедливым упрек Б. Габдуллина по поводу этого перевода. Он пишет, что «в переводе допускается воль­ное обращение с оригиналом»[3]. По словам Б. Габдуллина, переводчица как бы навязывает автору собственные мысли. Вместо трех, мол строк Абая, в подстрочном переводе означающих:

Если будешь учиться для виду,

Если другие не знают, а ты один знаешь,

Знанье твое ни к чему

в переводе М. Петровых 5 строк:

Лишь знаньем жив человек,

Лишь знаньем движется век,

Лишь знанье — светоч сердец,

Лишенный учеников,

Учитель — горький вдовец.

Считать, что такого рода отклонения недопустимы и что они иска­жают авторскую мысль, нельзя. Наоборот, это пример того, когда пере­водчик сумел так проникнуться духом оригинала, что как бы разъясняет и развивает авторскую мысль. Это вполне естественно и нередко встре­чается в практике стихотворного перевода. О подобном факте писал В. Г. Белинский в своей рецензии на перевод Н. Полевого трагедии «Гамлет»:

«Страшно,

За человека страшно мне!»

Так оканчивает этот дивный монолог, и это окончание принадлежит са­мому переводчику, но его и сам Шекспир принял бы, забывшись, за свое: так оно идет тут, как оно в духе его… И это понятно. Переводчик вошел в дух Шекспира, освоился, свыкся душою с жизнью лиц его драмы, и v него сорвалось шекспировское выражение. Да, мы глубоко понимаем, как это возможно…»[4]

Сопоставление стихотворений Абая с русскими переводами убеждает нас в том, что в основном идейное содержание передается правильно. Это и не должно вызывать никаких сомнений. Образ мыслей и чувствований великого поэта-демократа близок и понятен нашим русским советским поэтам.

Чтобы передать красоту и обаяние оригинала в переводе во всем своеобразии авторского стиля, большого внимания требует и воссозда­ние образной системы Абая. Образность языка Абая проявляется в яр­кой метафоризации, в насыщенности эпитетами и поэтическими сравне­ниями, находящимися в тесной связи с глубокими чувствами и переживаниям поэта. Передать в переводе образную систему стихов Абая— довольно трудно. Кроме того, трудность передачи заключается и в том, что  переводчику необходимо воспроизвести определенный стиль эпохи. Одной из причин сложности данной задачи является и то обстоятельство, что для каждого языка имеются свои средства изобразительности.

Бесспорно, что русский язык обладает широкими лексическими воз­можностями, чтобы передать богатство словесных образов Абая. Мы рас­полагаем такими образцами переводов, как: «Всадник с беркутом ска­чет в ранних снегах» С. Липкина, «Ты — зрачок глаз моих» М. Петровых, «Зима» Вс. Рождественского, которые по своему эмоциональному воздействию приближаются к оригиналу.

Достоинство перевода С. Липкина «Всадник с беркутом…» с боль­шой силой выявляется, если сравнивать его с переводом А. Штейнберга «Охота с беркутом»[5].

Поэтическая картина охоты, яркими красками нарисованная по­этом, сильно искажена в переводе А. Штейнберга. Не находят своего соответствия в переводе и детали охоты, известным знатоком которых был Абай. Так, если Абай рисует картину степной охоты с беркутом, то А. Штейнбергом действие охоты переносится в лес («и гордится побе­дой над рыжей царицей лесов»). Если у Абая лису можно встретить сре­ди камней, то у Штейнберга надо «лису искать среди гор и хол­мов» и т. д.

Правильное раскрытие образов Абая во всем их национальном своеобразии находим в переводе С. Липкина. Его перевод — это верное поэтическое воспроизведение великолепной абаевской картины во всех ее деталях охоты, сопровождаемой переживаниями охотников. Эпизоды охоты у С. Липкина выражены теми же художественными средствами, какие используются и в оригинале. В основном это поэтические сравне­ния:

Вот сошлись, вот сцепились

в блеске зари

Словно единоборцы-богатыри,

Та — царица земли, тот –

 небесный царь (стр. 37)

или:

Эта битва с купаньем девы сходна,

В час, когда на локтях поднимает она

Две косы смоляные, входя в ручей.

Молодая, нагая, румяна лицом.

Какие удивительные поэтические ассоциации вызывает этот напряженный момент схватки лисы с беркутом на «ослепительно бело» снегу». Как и в оригинале, лиса у С. Липкина вооружена «сорока клипками», а «беркут-батыр, восемью штыками».

Проникнувшись духом Абая, его отношением к природе, С. Липкина воссоздал в переводе все обаяние подлинника. Читателю он дал почувствовать, что в его переводе «прелесть охоты жива» так же, как и в оригинале.

Такой же удачи при воспроизведении образной системы Абая достигает и Вс. Рождественский своим переводом «Зима». У него зимние картины казахской степи, как и у Абая, — не просто картины природы, а изображение суровых условий быта казахского народа.

Проблема соответствия стиха перевода стиху оригинала имеет множество разнообразных решений. Любое, даже самое близкое соответ­ствие стиха переводного оригиналу не может быть единственным условием передачи казахского стиха средствами русского стихосложения Поэтому прежде всего необходимо уяснить для себя вопрос о соотноше­нии казахского и русского стихосложения. Вообще, необходимо выявить специфику казахского стиха, в частности, его ритмическую природу. Известно, что ритмо организующую роль в казахском стихе играет сло­говая группа. На ритм казахского стиха определенным образом влияет и ударение: благодаря тому, что оно в большинстве случаев падает на последний слог ритмической части. В том случае, когда ударение падает не на последний слог, оно почти не ощущается, поскольку оно выражено слабо, и все слоги звучат приблизительно одинаково

Ритм же русского стиха определяется бесчисленным множеством нарушений метра, в частности за счет пропуска ударения и появления лишнего ударения, в результате замещения стоп и т. п.

Безусловно, добиться полного совпадения ритмического рисунка оригинала (по характеру своему силлабического) и перевода (имеющего формы силлаботонического и тонического стиха) невозможно. При переводе в вопросах стихотворной формы основным является выбор метра.

Опыт переводов казахских стихов на русский язык показывает, что основные метры казахских стихов (олены, жиры и такпаки) могут передаваться самыми разнообразными размерами русского стихосложения. Одиннадцатисложники чаще всего передаются тоническим стихом и одним из трехсложных размеров силлабо-тонического, семи-восьмисложники могут передаваться как трехсложными, так и двусложными размерами силлаботоники, шестисложники, как правило, передаются русским ана­пестом.

Одно из лучших произведений Абая «Жасымда ғылым бар деп ескермедім» переводилось на русский язык дважды: Вс. Рождественским в 1936 году («Я не думал о знаньи, как был молодым») и М. Петровых в 1940 г. («Я презрел познанье, юноша пустой»). Это четырнадцатистроч­ное стихотворение Абая написано одиннадцатисложным размером. В целом стихотворение как бы распадается на три части, в каждой из ко­торых раскрывается определенная тема. Так, первые шесть строк — со­жаление о днях юности, прошедших без учения, вторые четыре строки посвящены теме обучения детей, и последние строки — тщетности всех стремлений. Покой — единственный выход, как бы говорит Абай в дан­ном произведении. В соответствии с раскрытием этих тем, в связи с по­степенным нарастанием переживания меняется и характер ритмическо­го строя стиха.

Нарушение упорядоченного чередования слогов внутри ритмических частей выступает как средство выразительности. В результате — 3, 10, 13 или 14 строки ритмически выделены. Последняя строка, подводящая итог «сему стихотворению, выделена не только нехарактерной для всего стиха группировкой слогов в звеньях, но и нарушением принципа силлабизма, так же необычного при равносложности всех других строк. Монорифма, тесно связывающая все строки между собой, выражает и един­ит трех тем. Строки 3, 5, 7 и 13 остаются незарифмованными. Выделенность этих строк обусловлена не только содержанием, но и своей инто­национной необычностью в ряду других рифмующихся строк.

Интонационно стихотворение тоже распадается на три тирады, каждая из которых при чтении характеризуется определенным повыше­нием голоса и постепенным спадом (5 строка в первом отрывке и 3 в двух следующих).

Сравним два перевода между собой и выясним их адекватность оригиналу:

Вс. Рождественский:

Я не думал о знаньи, как был молодым,

Хоть и видел,что легче живется с ним.

Вырос я, но мне в руки оно не далось.

Я бежал за ним после, жаждой томим,

Кто ж виновен в том, что невежда я,

Не страдал бы я так, если б был другим.

М. Петровых:

Я презрел познанье, юноша пустой,

Видел пользу в нем, но шел стезей другой.

Возмужал — наука из-под рук ушла,

Поздно к ней ты устремился, разум мой.

Кто повинен, что остался я ни с чем.

Смолоду учась, я был бы не такой.

Стих Вс. Рождественского — в основе четырехсложный анапест с  нарушениями (усеченные стопы с пропуском безударных слогов) в сторону дольника. Прерывистый и напряженный ритм оригинала передается разнохарактерным размещением усеченных стоп в строках. Но Вс. Рождественский не выдерживает метра в двух других строфах чисто анапестических. Чистый метр двух последних строф создает гладкость ритма, тогда как в оригинале ритмический рисунок именно последних строк резко выделяется на фоне всего стихотворения.

Перевод М. Петровых сделан пятистопным хореем с постоянной цензурой посередине, и что примечательно- с сохранением равносложности V
(11 слогов) строк на протяжении всего стихотворения.

Пятистопный хорей в русской классической поэзии редко использовался и считался преимущественно элегическим размером.

М. Петровых удачно выбрала метр для передачи ритма казахского стиха. Заменой чистых стоп ( ˗ ں) пиррихиями ( ں ں ) переводчица приближается к метру оригинала. Эта замена создает шероховатость слога, нехарактерную для классических размеров силлаботоники. В це­лом перевод М. Петровых представляет такое эстетическое целое, где элементы формы соответствуют содержанию. Так же, как в оригинале, ідесь остаются незарифмованными 3, 5, 7 и 13 строки. Рифма у перевод­чицы тоже подчеркнута монорифмой, сквозной рифмой, очень характер­ной для восточной поэзии.

Наши наблюдения показывают, насколько вдумчивым и бережливым подходом к произведениям казахского поэта отличаются переводы Вс. Рождественского, С.И. Липкина и М. Петровых. При этом необходима отметить, что переводы Вс. Рождественского и С.И. Липкина более точно воспроизводят смысловую сторону абаевских стихов. Большой удачей М. Петровых в переводах из Абая следует считать ее умение передать афористичность абаевской мысли. И особенно успешно переводчицей решаются вопросы стихотворной формы, что имеет важное практическое значение при переводе казахских стихов на русский язык.

Нам кажется, что изучение принципов и приемов перевода казахских стихов на русский язык, используемых Вс. Рождественским, С.И. Липкиным и М. Петровых в каждом из конкретных случаев, принесет несомненную пользу в деле стихотворного перевода с казахского языка на русский.

Камбарбаева Г.М. Стихи Абая в переводе на

русский язык //Филологический

 сборник. — Алма-Ата?-Вып 3. — C.55-62.

Подготовил к печати

Кызылбек Нурсултан,

студент первого курса

КазНУ им.аль-Фараби

---