Определяя одну из задач гуманитарных наук, А. М. Горький в статье «Что такое наука?» (1920) писал: «Гуманитарные науки учат нас тому, как развивался процесс накопления разума, как этот разум воплощался в деяниях, создававших явления культуры»¹.

Как известно, в Казахстане в истории развития процесса «накопления разума» важную роль сыграл Абай Кунанбаев.

«Поклонник критического разума, просвещенный рационалист, пламенный борец за культуру народа и трагический одиночка среди ханжей, стяжателей и среди косных седобородых старшин-феодалов, Абай был незаурядным явлением своей эпохи не только в истории казахского народа, но и в истории всего Ближнего Вос­тока»², — писал М. О. Ауэзов.

Творчество Абая Кунанбаева (1845-1904) ознаменовало собой новый этап в развитии казахской письменной реалистической литературы, который был связан с подъемом просветительского духовного движения, с растущим влиянием русских передовых революционно-демократических идей. Этот этап характеризуется не только углублением реализма и народности казахской лите­ратуры в изображении действительности и поднятием его роли в общественно-нравственной жизни, но и началом расширения его литературных горизонтов, интересом к культуре других народов.

Интерес Абая к восточной, русской, а через русскую к западной культуре возникал и развивался в русле просветительской традиции. Как известно, он ратовал за путь прогрессивного развития своего народа и последовательно проповедовал идеи просвещения через сближение с русской и мировой культурой.

Эта великая историческая задача просвещения родного народа, которую ставил и которой служил Абай, определила и его отношение ко всем народам, имевшим накопленную веками культуру. Онбыл убежден, что ни исторические дали, разделяющие народы на протяжении веков, ни языковые и религиозные различия не могут препятствовать прогрессивному развитию его родины в общении с ними.

Вопрос об отношении Абая к западноевропейской культур^е вообще, к ее античному периоду в частности в исследовательском плане впервые был выдвинут М. О. Ауэзовым,

Раскрывая смысл и значение признания великого Абая «Моя Кааба перекочевала на Запад», М. О. Ауэзов направляя исследовательскую   мысль   на   путь   правильного   понимания проблемы творческой связи поэта с передовой русской, а через нее   европейской   культурой.   При  разработке   этой   проблемы Ауэзова всегда интересовал вопрос о роли русской литературы в знакомстве казахского поэта с западноевропейской общественно-философской мыслью и литературой. «По русским переводам Абай узнал Гете, Байрона и других западноевропейских классиков. По русским переводам он был знаком и с английской литературой. По свидетельству ссыльного Леонтьева, Абай был знаком с западной философией, читал Спинозу и Спенсера, интересовался учением Дарвина. Но его философские занятия не были систематичны. Абай время от времени касался древнего античного мира, античной истории и литературы… Необходимо добавить, что в исследовании об основах воззрений и творчества Абая нужно отметить и элли­нистические элементы в его наследии. Здесь налицо огромный и замечательный синтез народных мудрых воззрений, классики Востока и классической европейской культуры, восходящей в своих истоках к античной культуре. Абаем написан философский трактат о Сократе. Но самое главное — там создана замечательная, глубоко насыщенная мыслями поэма об Александре Македонском и об Аристотеле — воспитателе его»³, — писал М. О.Ауэзов.

То, что Абай в своих духовных поисках проник в ценности художественных завоеваний Запада, имеет огромное значение.

Известно, что великие учители революционного про­летариата видели в художественных завоеваниях Эллады один из значительных элементов мировой культуры. «Без того фундамента, который был заложен Грецией и Римом, — писал Ф. Энгельс, — не было бы и современной Европы»⁴. К. Маркс говорил, что греческое искусство и эпос «продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном отношении служить нормой и недосягаемым образцом»⁵.

Для русских писателей, особенно для Пушкина, Лермонтова, Крылова, творчество которых оказало большое влияние на Абая Кунанбаева, были в высшей степени характерны глубокая Духовная связь с античным миром, живое ощущение созданных Им непреходящих ценностей.

Пушкин еще юношей знал античную литературу, прочитал Поэмы Гомера во французском переводе Битобе. В стихотворении «Городок» в числе любимых поэтов он называет Гомера и других знаменитых представителей античного мира⁶.   Выход «Илиады» впереводе Гнедича — ему он посвятил двадцать лет (1809-1829) — Пушкин приветствовал следующими строками:

Слышу умолкнувший звук божественной

эллинской речи,

Старца великого тень чую смущенной душой⁷.

В стихотворении «С Гомером долго ты беседовал один» поэт прекрасно выразил то впечатление, которое произвело на русских читателей появление перевода «Илиады».

Интересовался античной литературой и Крылов, он перевел отрывки из «Илиады» и «Одиссеи». У Белинского мы находим целую систему воззрений на античный мир⁸. Высоко ценил создания античной культуры Чернышевский. Такое уважительное отношение русских писателей к античному миру не могло остаться незамеченным для великого казахского поэта, жадно впиты­вавшего в себя все, что ценилось в передовом русском обществе. Ориентация на великую русскую литературу помогла Абаю не только разобраться в ценности творений античной культуры, но и смелее использовать их при создании своих произведений. Гомер, Софокл, Зевксис, Сократ, Платон, Ксенофонт, Аристотель — вот перечень великих представителей античной культуры, имена которых фигурируют в произведениях Абая.

Обращение к духовному опыту греческого народа, интересные упоминания о его искусстве, философии и истории, рассеянные в стихах и особенно в прозе Абая Кунанбаева, свидетельствуют о том, что ему был близок и понятен дух эллинской классики, что у него навсегда сохранилось восхищение перед эстетическими идеалами греков. В «Двадцать седьмом слове» своих «Назиданий» устами одного из участников диалога Абай говорит: «Я восхищаюсь песнетворчеством Гомера, трагедиями Софокла, искусством перевоплощения в душевное состояние иных людей. Дивлюсь я в живописи Зевксису. Кроме того, указал он на нескольких людей, искусство которых приобрело широкую известность»⁹.

Говоря в стихотворении «Не так силен человек» о том, что людям не дано вечной вольности, всех настигает смерть, поэт преклоняется перед теми, кто прославлял стойкость и мужество, силу и смелость, мудрость и знание. В числе ярких сравнений для определения этих качеств, для прославления премудростей и знания поэт приводит имена Сократа и его ученика Платона.

Из древнегреческих философов внимание Абая Кунанбаева привлекали Сократ и Аристотель. Одно из сорока четырех слов в своих «Назиданиях» он посвятил Сократу, а в поэме «Искандер» создал исторически правдивый образ мудрого, справедливого Аристотеля. Древнегреческий мыслитель Сократ (469-399 гг. до н. э.) был одним из первых философов, разработавших диалектику в древнем ее понимании — как искусство добиться истины путем раскрытия противоречий в суждении противника. Как известно, философские и этические идеи Сократа и сведения о нем до нас дошли глав­ным образом в переложении или пересказе его ученика Платона (427-347 гг. до н. э.), историка и писателя Ксенофонта (около 430-355 гг. до н. э.), который был близок к Сократу более 20 лет, и в сочинениях Аристотеля, родившегося через 15 лет после смерти Сократа. Абай не только упоминает их имена, но и, взяв за основу сочинения Ксенофонта, пишет свое «Слово Хакима Сократа».

Хотя «Двадцать седьмое слово» в «Назиданиях» Абая («Слово Хакима Сократа») было предметом специального изучения ¹⁰, до сих пор бытует узкий подход к этому произведению: отмечается его значение лишь в рамках формирования некоторых взглядов мыслителя и развития казахской прозы. Между тем рассмотрение этого трактата во взаимосвязи с его основными источниками и особенностями отношения автора к изучению некоторых памятников античного мира помогло бы выявить еще кое-какие грани «Слова» о Сократе, которые могли бы обосновать более смелое, объективное, научное определение его места и значения не только в творчестве самого писателя и развитии художественной прозы, но и в истории развития связей казахского народа с русской культурой, через нее с ценностями других народов, в частности греческого.

Как выяснилось в последнее время, в 70-80-х годах прошлого века, когда Абай усиленно занимался изучением философии и Других наук, сочинения Ксенофонта в России издавались несколько раз — в 1876 г. в Киеве (в трех частях), в 1887 г. в Санкт-Петербурге (в пяти частях). Часть II в обоих изданиях носит название «Вос­поминание о Сократе». Вполне вероятно, эти сочинения в свое время и поступили в Семипалатинскую библиотеку, постоянным читателем которой был Абай, возможно, эти книги с собой привезли туда политические ссыльные — некоторые из них в те ^годы приезжали в Семипалатинск. Как бы то ни было, тот факт, что Абай читал книги Ксенофонта в русском переводе, не подле­жит сомнению. Содержание одной из частей «Воспоминаний о Сократе» Ксенофонта поэт переложил на казахский язык, внеся в него много своих суждений.

Хотя в «Слове Хакима Сократа» есть ряд совпадений с воспоминаниями о Сократе», нельзя рассматривать первое всего лишь переводом одной из частей сочинений Ксенофонта. «Слово» Абая — это своеобразное произведение, в котором органически сплавлены элементы казахской, русской и античной культур.

Познавая духовные ценности других народов, Абай Кунанбаев ни на минуту не забывал интересов, нужд, потребностей своего народа. Когда с помощью русского языка он «открыл дверь» в античный мир, в сокровищницу древней человеческой мудрости, больше всего его заинтересовал опыт древних в познании мира, освоение которого могло бы помочь разобраться в сложных явле­ниях казахской действительности.

Абай не случайно подолгу останавливается на «Сократовских сочинениях» Ксенофонта и выбирает для переложения на казахский язык именно четвертую главу. В начале «Слова Хакима Сократа» Абай сам указывает, что «это — слова Сократа, переданные нам Ксенофонтом и записанные им в книге «Воспоминаний о Сократе»¹¹.

Четвертая глава «Воспоминаний о Сократе» Ксенофонта носит название «Разговор с Аристодимом об отношении божества к человеку». Интерес Абая именно к этой главе, безусловно, связан с важностью для него этой темы, ибо ни один из мыслителей не мог остаться в стороне от попыток объяснить тайны явлений природы и общества, от вопроса об отношениях между богом и человеком, жизнью и смертью, телом и душой — ведь это основные мировоззренческие проблемы. Общество, в котором жил Абай, тоже имело, хотя и смутное, противоречивое, порой с религиозной окраской, со стихийно материалистическими смешениями, представление о многочисленных тайнах жизненных явлений, начто указывал Ч. Валиханов: «Природа и человек, жизнь и смерть были предметами высочайшего удивления и были всегда преисполнены неисследуемой тайны. Природа и человек! Скажите, что может быть чудеснее и таинственнее природы и человека? Необходимая потребность познать вселенную с её чудесами, вопрос о жизни и смерти и отношениях человека к природе породили шаманство — обожание вселенной или природы и духа умерших людей. Так младенствующий человек был приведен к почитанию солнца, луны, звезд и всего того бесконечного, вечного и разнообразного, что мы называем природой или Вселенной»¹².

При неустанном поиске ответов на многочисленные вопросы Абаю, безусловно, импонировали именно те суждения, которые могли бы найти отзвук в сознании его народа. Вот почему из многочисленных бесед Сократа на различные темы у Ксенофонта Абай решил донести до своих слушателей содержание именно четвертой главы — разговор Сократа с Аристодимом об отноше­нии божества к человеку.

Четвертая глава «Воспоминаний о Сократе» Ксенофонта и «Двадцать седьмое слово» Абая начинаются с вопросов Сократа, на которые отвечает Аристодим, в них упоминаются одни и те же имена:

— «Аристодим! Есть ли такие люди, мудрости которых ты удивляешься?

— Конечно, — ответил тот.

— Так назови мне их по именам, — сказал Сократ.

— В поэмах я наиболее удивляюсь Гомеру, — отвечал Аристодим, — в дифирамбах — Меланиппиду, в трагедии — Софоклу, в ваянии — Поликлиту, в живописи — Зевксису»¹³.

Этот ответ Аристодима почти дословно воспроизведен Абаем с небольшими изменениями¹⁴. Абай, в частности, усиливает тот момент, где говорится о значении Гомера как создателя поэм.

Далее Абай свободно пересказывает основные идеи Сократа о том, что из всех живых существ бог особо одарил человека, дав ему всепостигающий разум, дух, чувства, что человек должен пользоваться ими в жизни с любовью и искусством. Абай разделяет эти теологические и этические взгляды Сократа. Пересказывая его идеи, казахский поэт акцентирует внимание на значении разума.

В «Слове Хакима Сократа» Абай сумел не только вникнуть в суть метода Сократа в объяснении некоторых явлений мира, но и, следуя Ксенофонту, пытался сохранить этот метод в казахском пересказе. Как известно, через отдельные примеры к обобщению — такой путь исследования Платон называл «нахождением еди­ного во многом», а затем этот метод получил название «сократовой индукции». Образцы такой индукции мы находим в так называемых «Сократических диалогах» Платонаи«Сократических сочинениях» Ксенофонта.

Эти индуктивные рассуждения осуществляются обычно в беседе, состоящей из вопросов, задаваемых Сократом, и ответов его противников или просто собеседников.

Сократ, задавая вопросы, заставляет собеседника высказывать общие положения и определения, затем последующими вопросами приводит собеседника к противоречию и отказу от прежних определений или суждений и признанию только что рожденной истины. Такой метод сам Сократ называл «повивальным искусст­вом» — «майевтикой»¹⁵. «Майевтика» помогает в рождении истины.

«Слово Хакима Сократа» полностью воссоздает диалог Сократа с Аристодимом и метод его индуктивных рассуждений о разумности устройства человека.

Знакомство Абая с теологическим и этическим учением Сократа и пересказ им «Воспоминаний о Сократе» одного из древнегреческих философов и писателей — Ксенофонта были важным моментом на пути идейно-теоретических исканий казахского мыслителя и его творческих связей с античной литературой.

Абай Кунанбаев интересовался не только учением Сократа, но и обстоятельствами его трагической смерти. Известно, что в339 г. по обвинению в том, что он «не признает богов, признаваемых государством, а вводит другие новые божества», что «развращает молодежь», за враждебное отношение к афинской демократии Со­крат был осужден гелией — судом присяжных — на смерть и умер, выпив чашу с ядом.

В условиях борьбы с реакционной силой гибель Сократа вызвала глубокое сочувствие и искреннее почитание его со стороны ряда величайших поэтов. В знаменитом стихотворении «Руссо» великий немецкий поэт и драматург Ф. Шиллер, глубоко сочувствуя французскому просветителю, «павшему от рук рабов Христа за благородное желание сделать их людьми», приравнивал его смерть к гибели Сократа¹⁶.

В «Тридцать седьмом слове», состоящем из нескольких афоризмов-назиданий, Абай в числе мучеников ради блага людей первым называет имя Сократа и старается вникнуть в причину его смерти. С осуждением он говорит о толпе, которая не в состоянии была понять его деяния и своим невежеством и глупостью вынудила его покончить с собой.

Другим древнегреческим философом и мыслителем, к которому обратил взоры Абай Кунанбаев, был Аристотель (384-322 гг. до н. э.). Поэт первым в истории казахской литературы создал его образ в поэме «Искандер».

«Искандер» Абая Кунанбаева — одно из крупных, значительных по идейно-художественным достоинствам произведений, посвященных Александру Македонскому.

Значение этой поэмы в творчестве писателя и в истории казахской литературы и некоторые вопросы ее генетических, жанровых, типологических связей с другими произведениями восточной литературы в той или иной степени затрагивались в работах М. Ауэзова, К. Джумалиева, И. Дюсенбаева, М. Сильченко¹⁷. В результате изучения поэмы «Искандер» учеными установлено, что побудительным стимулом к ее созданию была восточная поэзия, в частности поэма Низами «Искандер-намэ», из которой казахский поэт взял отдельные эпизоды и, переосмыслив этот материал, создал поэму на популярную на Востоке тему. Произведение Абая интересует нас оригинальностью в трактовке центрального героя, а также синтезом в нем черт национальной, восточной, русской и западноевропейской культур, своими выводами, тем, что автор умело сочетает далекое историческое прошлое с задачами современности.

Известно, что литературные произведения, посвященные Александру Македонскому, сложились в своеобразный жанр «Александрии». В восточных «Александриях» имеется своя многовековая традиция развития этой темы на разных исторических этапах.

Отличавшийся смелостью и военными способностями греческий полководец Александр Македонский (IV в. до н. э.), идя навстречу мечте создать всемирное государство, слить воедино Запад и Восток, прошел со своими войсками через многие страны, и его жизнь и деятельность, его образ с древнейших времен вызывали интерес у самых различных народов. Реальная биогра­фия македонского царя, которую составили вскоре после его смерти его приближенные Клитарх и Онесекрит (по их материалам позже ее составил Плутарх), постепенно начала уступать место легендам, первыми создателями и распространителями которых считаются воины Александра. Около I в. н. э. о нем начали складываться первые версии своеобразного романа, который разросся и пополнился в начале III в., когда императоры Караколла и Александр Север ввели официальный культ Александра Македонского. Приписан роман был личному врачу Македонского Каллисфену и долгое время распространялся под его именем. Однако давно установлено, что Каллисфен не имел никакого отношения к созданию этого первого романа, теперь он в науке называется «Псевдо-Каллисфеном».

Важнейшие версии этого романа, предания и легенды об Александре, создававшиеся на Ближнем Востоке на протяжении Нескольких столетий, исследованы ученым Е.Э. Бертельсом в Фундаментальном труде «Роман об Александре» и его главные версии на Востоке». Во многих восточных произведениях об Искандере подлинный исторический Александр исчез в легендах и сказаниях и был создан ряд своеобразных идеальных портретов. Е. Э. Бертельс писал: «Уже к концу правления сасанидов (VI в. И. э.) сложилась традиция изображать Александра идеальным правителем. Отсутствие точных сведений о нем давало Возможность придавать его образу любые черты, которые Казались желательными у правителя тому или иному автору. Это привело к созданию произведений особого типа, объединявших в себе тематику «зерцала» — поучения правителю, с попытками включить в фабулу «Александрии» разнообразнейшие сведеңияизо всех областей тогдашней науки. «Александрия» становилась своего рода энциклопедией, в увлекательной форме сообщавшее высокопоставленному читателю все те знания, которыми по своему социальному положению он должен был обладать… Это н_е только художественные произведения, это — свод политической мудрости той эпохи, в которую соответствующее произведение сложилось»¹⁸.

В большинстве стран, где был распространен ислам, имя Александра—Искандера — отождествлялось с представлением об одном из пророков, упомянутом в Коране, Зулкарнайне, т. е. «Владетеле двух рогов», обладателе символа божественного могущества.

В странах Востока к образу Александра обращались поэты и прежде всего великий таджикский поэт Абуль-Касим Фирдоуси (934-1021). В своей громадной поэме, восстанавливающей историюперсидскихцарей«Шах-намэ», он посвящает изображению многочисленных и необычайных походов Искандера большую главу, основные элементы ее, как утверждают исследователи, восходят   к греческому   роману    «Псевдо-Каллисфен»¹⁹.

В описании Фирдоуси Искандер — один из властелинов Ирана, которому выпало на долю совершить необычайные походы:

Иранцы, узнав обо всем, что свершил

Кейсар Искандер, как Дару он почтил, —

От сердца хваленья ему вознесли,

 Признали его властелином земли…

Возрос Искандер стать достоин царем,

Речь гордая, выглядит богатырем.

И доблестью скоро он славиться стал,

С отвагою рвенье и ум сочетал²⁰.

В поэме «Искандер-намэ» прославленного Низами Гянджеви (1041-1203) Искандер в отличие от других шахов — справедливый, гуманный правитель, мудрец и пророк:

Это шах — величественный и грозный,

Обладает он проницательностью,

справедливостью   и   человечностью,

Ангел это в образе человека,

Разумен, осторожен, быстр соображением,

Наедине разговорчив, в трудах молчалив,

Веско и спокойно он дышит,

Не торопится пролить ничью кровь.

Притеснению ущерб, справедливости барыш от него,

Бог к нему благосклонен, люди им довольны,

Никого он не поминает иначе как добром,

Да и не радуется ничьему горю²¹.

В описании Низами Искандер — идеальный герой: «Сделал он столько для человеколюбия, что всего этого не может постичь человеческая мысль»²². Неслучайно поэма Низами считается наиболее гуманистическим произведением во всей литературной традиции об Александре. «В поистине жестокий век — (век смут, распрей, феодальных усобиц мелких правителей (только в маленьком Азербайджане их было несколько), грабительских набегов,  жестокого  феодального  гнета и  не  менее  жестокой религиозной нетерпимости, в век, когда рабу рубили голову, только чтобы испытать остроту меча, Низами выступает с проповедью миролюбия, толерантности, самоценности человека, социальной гармонии» ²³.

Амир Хосров (1253-1323) в «Зерцале Искандера», написанном в конце XIII в., рисует Искандера изящным и благородным воином, не утруждающим себя раздумьями.

В «Книге мудрости Искандера» Абдурахмана Джами (1414-1492) Искандер с самого начала своей деятельности справедлив, живет для блага людей, несет им правду и добро, борется с пороками, открывает миру алмазы мудрости.

И если царь не будет мудрецом,

Эпоху он не озарит венцом…²⁴ —

под таким девизом подходит Джами к изображению своего героя.

Дидактико-философская поэма «Садди Искандарий» («Вал Искандера») великого узбекского поэта и крупно­го государственного деятеля Алишера Навои (1441-1501) — заключительное звено в длинной цепи литературных произведений, связанных с именем Александра Македонского в восточной классике. «Создавая это грандиозное произведение, Навои стремился дать своему читателю то, что принято называть «зерцалом», т. е. в художественной форме дать комплекс тех знаний, которыми надлежало, по его мнению, обладать образован­ному правителю, показать, какими свойствами должен отличаться и как должен себя вести в различных случаях жизни. Навои решил построить поэму на двух линиях: Искандер-деятель, Искандер-мудрец… ему нужен был именно образцовый шах, таким и предстает перед нами его Искандер»²⁵, — писал Бертельс.

Такова была в общих чертах традиция в создании образа Искандера в восточных «Александриях».

Образ Александра Македонского был широко известен и на родине Абая. С его именем здесь были связаны многие предания и легенды. В письменной литературе поэма Абая «Искандер» — одно из значительных по идейно-художественным достоинствам произведений на столь популярную в Европе и на Востоке тему.

Поэму Абая Кунанбаева «Искандер» связывает с восточной поэзией прежде всего сама традиция обращения ее автора к популярной на Востоке теме — о жизни Искандера, ибо здесь он давно стал фигурой, весьма удобной для   развернутого повествования, а история его жизни и походов — поводом к размышлениям, тревожащим поэтов. И еще такой момент:  в казахской поэме рассказывается история с глазничной костью, по утверждению исследователей, она заимствована Абаем из сюжета о маленьком камне в поэме Низами и творчески переработана²⁶. Однако этот сюжет, на который часто ссылаются, говоря о связи поэмы Абая с восточной классикой (в частности с «Искандер-намэ» Низами), именно в форме, употребленной Абаем, распространен в казахских сказках. «Искандер» Абая стоит близко к восточной поэзии также решением темы в плане философском, моральном, дидактическом, что вообще было свойственно просветителям вредней Азии и Казахстана.

Но при всех этих связях поэму «Искандер» Абая Кунанбаева отличает от произведений великих восточных его гредшественников очень многое. Прежде всего надо отметить, то при художественной разработке темы об Искандере Абай как ы отошел от укоренившейся на Востоке традиции воспевания го как всесильного идеального правителя. Под покровом веков и легенд казахский поэт пытался увидеть реального, исторического Александра. Сейчас трудно установить, какими именно источниками он пользовался при написании поэмы, но новизна содержания и трактовки образа Искандера свидетельствует о том, что казахский поэт основательно и глубоко изучал не только восточные поэмы об Искандере, но и исторические  научные материалы. Абай как бы приблизил Искандера к реальной истории его жизни и походов. Если в ряде литературных произведений и даже в самом «Псевдо-Каллисфене» Искандер считается сыном не македонца, а египетского жреца Нектанеба (это, возможно, связано с египетским происхождением романа «Псевдо-Каллисфен». — Ш.С.), который бежал из Египта в Македонию, а у Фирдоуси — сыном иранского шаха, то в поэме Абая, как в действительной истории, Искандер — сын царя Филиппа, вступает на престол в 20-21 год после смерти отца, царствует именно в Македонии:

Помнит мир Искандера, его дела,

Македония скипетр ему дала.

Был сыном Филиппа-царя Искандер,

Мечтою о славе его жизнь была.

Когда умер Филипп, Искандер вступил

В двадцать первый свой год, был в расцвете сил.

Многолюдным, тесным считал он свой край,

К соседям завистливый взор обратил²⁷.

Приведенная здесь характеристика также в определенной степени совпадает с утверждением историков о том, что молодой Александр Македонский, узнав об одном из добрых дел царя Филиппа, говорил своим сверстникам: «Отец все сделает до нас, и мне с вами не останется совершить ни одного славного подвига»²⁸. К осуществлению своей заветной мечты — завоевать другие земли и государства, приобрести славу — молодой царь приступил сразу же после прихода к власти. И вот плоды его жестоких грабительских походов:

Покорил много стран, царей низложил,

Истребил народы, посевы, стада,

Много крови в моря и в реки он влил,

Без счета невинных на смерть осудил,

Осталась недобрая память навек

О кровавых делах, что он совершил²⁹.

Абай одним из первых восточных авторов описывает Искандера тщеславным, несправедливым, жестоким правителем, завоевателем, истребителем народов, алчным царем:

Непокорных покорными сделал он,

Свои земли просторными сделал он,

Дни светлых ханов, султанов, царей

Омраченными, черными сделал он.

Но алчность его становилась сильней.

Мир и мал оказался, и тесен ей.

Говорили тогда про него льстецы:

«Искандер — владыка владык, царь царей»

…Беспощаден, смел, кровожаден и зол,

Выше туч воспарил Искандер-орел.

В цветущих землях, в пространствах пустынь

Ниже он предела себе не нашел ³⁰.

Такое описание Абаем Искандера также имеет опре­деленную почву в истории жизни и деятельности Александра Македонского. В жизнеописаниях Македонского, составленных его приближенными, а также древними историками Квинтом Курцием Руфом (I в. н. э.), Аррианом (I-II в. н. э.), Диодором (конец I в. до н. э. и начало II в. н. э.) наряду с изображением замечательных качеств греческого полководца можно найти и описания его отрицательных черт. Сохранилось много фактов, говорящих об установлении Александром Македонским тирании и беззакония, о его жестокости и несправедливости. Например, в одной из войн было истреблено 6 тыс. человек, в городе Фивы превращено в рабов 30 тыс. жителей, подавлено восстание фракий­цев, превратилась в игру судьба даже преданных царю людей³¹. «Народам Востока не была ясна истинная сущность походов Александра. Они не придавали значения тому, что Александр раздавил греческие республики, превратил граждан в подданных, вместо относительной свободы установил тиранию, что походы его повлекли за собой разграбление стран Востока и уничтожение громадного количества культурных ценностей. Такие действия для восточного тирана были обычны. Поэтому подлинный Александр был быстро забыт и исчез в тумане легенд и сказаний»³², — писал Бертельс. В восстановлении некоторых черт «подлинного Алек­сандра», забытого и исчезнувшего на Востоке в тумане легенд и сказаний, абаевская поэма, безусловно, имела и имеет определенное значение. В понимание на Востоке деяний греческого полководца Абай внес много нового.

Как известно, в поэме Абая повествуется и о том, что молодой македонский царь покорил много стран и земель, истребив их народы, стяжал славу «владыки владык», «царя царей», его завоевательным действиям не было предела. Случилось так, что в одной из бесплодных, безводных пустынь Искандеру и его войскам пришлось сильно страдать от зноя и жажды. Пал верный другИскандера — его конь. И вдруг Искандер видит «луч ясной звезды», оборотившийся родником, который спас его и сподвижников.

Этот эпизод из поэмы Абая также перекликается с эпизодом из истории походов греческого полководца.

Подробно изучая древнегреческие источники о походах Александра Македонского на территории Средней Азии в 330-327 гг. до н. э., историки установили, что «поход за Яксарт (Сырдарья) был очень тяжелым, источники говорят о страданиях войск от жары и жажды и упоминают о тяжелой болезни самого Александра»³³.

Наличие определенных совпадений в поэме Абая и в сообщениях историков наводит на мысль о том, что при написании своего произведения великий поэт тщательно изучал материалы, касающиеся истории жизни и деятельности греческого полководца.

Перенесенные страдания не были уроком для алчного, ненасытного, жестокого царя. Он движим мечтой завоевать весь мир. Утоляя жажду из источника, Искандер говорит:

Несомненно, там край богатый найдем,

Народ покорим, непокорных убьем,

Богатства возьмем и вернемся домой,

Безмерную славу добудем мечом.

Абай совершенно по-новому осмысливает часто встречающийся в народных легендах и восточных поэмах об Искандере сюжет об источнике, о воде. В большинстве из них царь ищет живую воду, которая якобы дает человеку бессмертие и силу. Абай же, заставляя своего героя страдать от зноя на пути к осуществлению злодейских завоевательных целей и наталкивая его на источник, следует законам реализма, все ярче оттеняет алчность, ненасытность, преступность действий Искандера.

Эти же черты Искандера Абай выставляет на суд и в дальнейшем. Когда под звон литавр в блеске кольчуг царь и войска подходят к грозной горе, где крепкие и неприступные золотые ворота стоят нерушимой стеной, сторож так отвечает на гнев Искандера, сделавшего попытку открыть ворота:

Хвастовство, о царь, не пристало уму,

Предел здесь владычеству, царь, твоему.

Ты завистлив и алчен, мир тебе мал

Не пытайся расширить его, к чему?

Искандер обращается к нему со словами:

Шел сюда я не день, не месяц, не год,

И если я у предела, нет дорог вперед,

И если до края земли я дошел,

Дай мне дар, чтоб видел его народ.

Сторож в ответ подает сверток, в котором находится глазничная кость. На весах эта кость перетягивала золото и железо. Мудрый Аристотель так объяснил разгневанному Искандеру смысл преподнесения глазничной кости:

Ненасытность глаз у иных велика,

Все им мало, хоть вплотную держит рука.

Но умрут они — и для мертвых глаз

Алмазы и сапфир не ценнее песка.

То, что в поэме Абая рассказывается об окончании завоевательных походов Александра именно после того, как он перешел через знойную пустыню, не случайно.

Из истории известно, что одной из границ обширной империи Македонского была нынешняя территория Сырдарьинских долин, что «густонаселенная долина Зеравшана была подчинена Александру, и македонская армия вышла на берега Яксарта (Сырдарьи). Двигаясь на Восток к его верховьям, Александр тщательно занимал гарнизоном все прибрежные укрепления, по­скольку Яксарт должен был стать границей империи Александра, так же, как он был границей персидской монархии. Крайним восточным пунктом, которого достигла македонская армия на берегах Сырдарьи, был район современного Ходжента, где, по мысли завоевателя, должен был быть основан новый город — «так называемая «Александрия крайняя», как основной оплот македонского государства»³⁴. Здесь и закончились походы Александра Македонского.

Известно, что во многих восточных как фольклорных, так и письменных произведениях об Искандере часто изображаются близкие к нему люди в роли наставников, мудрецов, философов. Много их, например, в философских главах поэмы «Искандер-намэ»   Низами,   который,   считая   возможным   не   соблюдать историческую правдивость,  сгруппировал вокруг своего героя мыслителей и ученых, в действительности живших в разное время. В поэме Низами одновременно с Искандером живут и действуют Сократ, который умер за сорок три года до рождения Александра Македонского; Платон, живший почти за сто лет до него; Валис (как предполагают ученые, Фалес Милетский), живший в конце VII и начале VI в. до н. э., более чем за двести лет до македонца; Аристотель — действительный    наставник исторического Александра; наконец, Архимед, родившийся тридцать семь лет спустя после смерти полководца и др. Такой явный анахронизм, прием, широко распространенный в литературе не только Востока, но и Запада, оправдан и обусловлен определенным светским направлением — постижением людьми тайн природы и общества не путем богословия, а при помощи истинного знания. Но Абай держался в стороне от подобного анахронизма, в своей поэме в качестве наставника и учителя Искандера он выводит только Аристотеля:

Аристотель, древнейший из мудрецов…

Он, как в книге, читал мысли всех людей,

И советам внимал его царь царей.

Казахский поэт следовал истории. Ведь известно, что к своему учителю Аристотелю царь питал особое уважение и любовь, о чем свидетельствуют его письма из далеких походов, и эта связь царя и мудреца впоследствии стала толчком к возникновению многих произведений.

Из материала о жизни и деятельности Аристотеля Абай берет лишь то, что он учитель и мудрец при всемогущем правителе. Противопоставляя ограниченному Искандеру, выступающему носителем зла, мудреца Аристотеля, Абай еще раз выразил свою просветительскую идею преклонения перед мудростью и зна­нием.

Е.Э. Бертельс писал: «…Восток  обратил внимание в значительной степени  на  связь Александра с Аристотелем… сочетание   имен  Александр-Аристотель  давало возможность объединить вопросы политики, управления страной, военного дела с вопросами философскими, с онтологическими, гносеологическими, этическими учениями»³⁵.

Выводя главными героями поэмы Искандера и Аристотеля, Абай как бы обобщает те проблемы, которые были порождены современным ему обществом, о чем он писал в финале поэмы в форме назиданий и во всей социально-философской лирике. Смысл и цель поэмы Абая «Искандер» заключается, с одной стороны, в обличении пороков общественно-нравственной жизни — зла и насилия, проявляющихся в различной форме: то в виде жестоких завоеваний и истребления народов, то в поддержке таких злодеяний бесчестными льстецами, глупцами; а с другой стороны, в проведении гуманистической идеи, в надежде на улучшение общества путем его просвещения.

Сущность зла, которое заключено в делах Искандера раскрывается и в заключительных строках поэмы, состоящих из назиданий. Поэт обличает тщеславных, алчных глупцов, готовых продать, «как товар», свою честь и совесть, радующихся пустым похвалам, самодовольных, ничтожных и невежественных. Во всей поэме и в венчающих ее трех дидактических четверостишиях проявляются особенности поэтической личности Абая, трезво смотрящего на жизнь и подмечающего все недостатки в развитии казахского общества XIX в.

В этой поэме, как и во всей своей лирике, Абай выступает человеком, поднявшимся над феодально-патриархальным обществом, смеющим быть его судьей, обличителем общественного зла и просветителем. Поэма «Искандер» приобретает просветительский смысл, автор ее верит, что в жизни победят разумные начала, что его поэма откроет людям глаза на пороки, заставит избавиться от них.

Поэма Абая «Искандер» тесно связана с передовым просветительским направлением в развитии общественной мысли Казахстана второй половины XIX в.

Идейно-художественные достоинства, особенности поэмы, которые были отмечены выше, свидетельствуют о том, что ее нельзя рассматривать лишь в рамках развития распространенной на средневековом Востоке традиции «назира» — творческого поэтического ответа на произведения предшественников, или только с точки зрения ее роли в творчестве поэта.

Решительно преодолевая полную условностей и порою анахронизмов трактовку в освещении темы Искандера в средневековой восточной поэзии, Абай внес в традиционное понятие о нем новую струю из действительной истории, показал своего героя не статично, а в динамике. Динамичное развитие сюжета, постепенное раскрытие образа Искандера — от молодого тщеславного, покорившего вначале ближние соседние страны, стяжавшего славу «владыки владык», «царя царей», до жестокого истребителя народов, алчного, ненавистного правителя-завоевателя, который не может отречься от злодейских замыслов даже тогда, когда испытывает страдание, создание образа мудрейшего Аристотеля — это то новое, что принадлежит Абаю в ис­тории «Александрии». Поэма «Искандер» как одно из значительных по идейно-художественным достоинствам произведений вправе иметь определенное место в истории восточной «Александрии».

В оценке жизни и деятельности Искандера проявилась еще одна  грань  таланта великого  казахского  поэта и  мыслителя, удивительно, что абаевская оценка Македонского-полководца совпадает в некоторых чертах со взглядами советских писателей, изображавших завоевания Александра Македонского, например, характеристикой автора ряда исторических произведений В. Г. Яна (1875-1954), который в романе «Огни на курганах» (1936) показал вторжение Александра Македонского в Среднюю Азию.

Говоря о сложности этой исторической темы, вызванной тем, что в многочисленных произведениях об Александре Македонском его образ был крайне идеализирован, он изображался как прекраснодушный монарх, добродетельный, мужественный.  Ян писал: «Между тем точные исторические данные, устанавливаемые при внимательном изучении тех же авторов и других источников, свидетельствуют, что Александр был таким же беспощадным завоевателем и истребителем народов, какими были позднее Чингисхан, Тамерлан, испанские кондотьеры в Америке, англичане в Индии и другие хищники, создатели колониальных империй. Он оставлял за собой дымящиеся развалины, разрушенные города, целые народы обращал в рабство и продавал, как товар, как рабочую скотину на рынках.

Поэтому, решив показать вторжение Александра Македонского в Персию и Среднюю Азию, я поставил задачей описать его самого и сподвижников, не приукрашивая, по возможности такими, какими они были в действительности, воссоздать правдивую картину той далекой эпохи и показать жестокую борьбу с Александром народов завоевываемых стран…»³⁶.

Стало быть, еще в XIX в. Абай Кунанбаев необыкновенным поэтическим чутьем почувствовал те злодеяния Александра Македонского, которые он учинил завоеванным народам.

Если по книге В.Г. Яна «Огни на курганах» читатели могут представить сложную картину той бурной, беспокойной, далекой эпохи — периода жестокой борьбы древних скифов, саков и других народов, живших на территории среднеазиатских республик и Казахстана, с завоевательной армией Александра Македонского за свою независимость, — то из поэмы Абая они могут узнать, что в памяти народов македонский царь остался тщеславным монархом, жестоким завоевателем, алчным стяжателем и ненасытным покорителем новых земель.

Такая трактовка Абаем, а позднее В.Г. Яном образа Александра Македонского имеет еще большее общественно-политическое значение в современную эпоху, в условиях, когда за рубежом в связи с распадом колониальной системы делаются попытки, ссылаясь на исторические примеры, подкрепить неоколониализм, показать Александра «цивилизатором» народов Востока.

«Буржуазные историки представляют походы Александра Македонского как прогрессивное явление и не указывают на то, что главной целью походов Александра было распространение власти Греции на Восток, расширение торгового оборота, эксплуатация народов Востока и овладение их богатствами»³⁷, — писал Б.Г. Гафуров, с мнением которого нельзя не согласиться.

Нет сомнения, что поэма Абая Кунанбаева «Искандер», в которой нашли выражение высокие гуманистические идеалы великого казахского поэта и мыслителя, займет достойное место среди литературных произведений об Александре Македонском — этой интересной страницы истории мировой культуры.

2

Как уже говорилось, через русскую литературу Абай Кунанбаев познакомился с творчеством некоторых западноевропейских классиков. Он перевел отдельные стихи Шиллера, Гете, Байрона и Мицкевича. Переводы эти явились новым крупнейшим шагом в истории приобщения казахской литературы, казахской общест­венности к мировой цивилизации.

Имя великого немецкого поэта Фридриха Шиллера (1759-1805) было почитаемо в передовом русском обществе, изучением которого долго занимался казахский поэт. Шиллера читали лицеисты Пушкин, Дельвиг, Пущин, Кюхельбекер, декабристы. Пушкин, вспоминая о годах лицея, писал Дельвигу:

Я жду тебя, мой долгожданный друг,

Приди, огнем волшебного рассказа

Сердечные преданья оживи,

Поговорим о бурных днях Кавказа,

О Шиллере, о славе, о любви³⁸.

В «Евгении Онегине» об одном из героев сказано:

Он с лирой странствовал на свете,

Под небом Шиллера и Гёте.

Их поэтическим огнем

Душа воспламенилась в нем³⁹

  

Шиллер был великим гуманистом, пусть несколько мечтательным и романтичным, но глубоко верившим в силу добраты. Светлая поэзия Шиллера покорила не одно поколение пей, стремившихся к идеалам гуманизма, правды и добра.г оден назвал Шиллера «поэтом благородных порывов». Он писал  немецком поэте: «Шиллер! Благославляю тебя, тебе обязан яветлыми минутами печальной юности!.. Однажды, взяв Шиллера руки, я не покидал его, и теперь, в грустные минуты, его чистая песнь врачует меня»⁴⁰. Абай мог познакомиться с некоторыми лирическими   стихотворениями  Шиллера  в   переводе  русских поэтов, особенно через переводы М. Ю. Лермонтова, многие из произведений которого он перевел на казахский язык. Среди первых стихотворений, переведенных Абаем на казахский язык, было «Дитя в люльке». В переводе Лермонтова это стихотворение звучит так:

Счастлив ребенок и в люльке просторно ему: но

Сделаться мужем дай время, и тесен покажется мир⁴¹.

Сохраняя общее содержание этих стихов, Абай ввел специфические казахские понятия и усилил последнюю строку смыслом о беспокойной и всегда тревожной человеческой жизни:

Кең жайлау жалғыз бесік жас балаға

Алла асыраған бендесі аш бола ма?

Ержеткен соң, симайсың кең дүниеге,

Тыныштык пен зар боларсың баспанаға⁴².

Таким образом, первоначальный шиллеровский текст, в котором преобладает любование беззаботным, счастливым, радостным детством — преддверием в сознательную жизнь, в переводе Лермонтова, а затем Абая сохранил свой смысл и форму.

Как известно, произведения другого великого немецкого поэта и мыслителя Иоганна Вольфганга Гете (1749-1832) изучались и переводились в России начиная с XVIII в.⁴³. Стихи Гете переводили В. А. Жуковский, поэты пушкинского круга, а также Ф.И. Тютчев, Н.П. Огарев, М.Ю. Лермонтов, А.А. Фет. Исключительно большое значение в приобщении Абая Кунанбаева к творчеству Гете имели переводы Лермонтова. Благодаря Лермонтову, Абай сумел перевести на казахский язык одно из лучших лирических стихотворений Гете «Ночная песнь странника». Вольный перевод этого стихотворения сделал Лермонтов:

Горные вершины

Спят во тьме ночной.

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты ⁴⁴.

Эти строки в переводе Абая звучат так:

Қараңғы түнде тау қалғып,

Ұйқыға кетер балбырап.

Даланы жым-жырт, дел-сал кып,

Түн басады салбырап.

 Шаң шығармас жол дағы,

 Сілкіне алмас жапырақ.

Тыншығарсың сен дағы

Сабыр қылсаң азырақ⁴⁵.

У Лермонтова и Абая это стихотворение состоит из восьми строк. Казахский поэт, уловив тончайшие оттенки слова и интонации подлинника, мастерски перевел «Горные вершины».

Примечателен факт, что среди многочисленных поэтических произведений, на тексты которых Абай создал мелодии, есть и «Горные вершины» («Қараңгы түнде тау қалғып»). Песня эта стала одной из популярнейших и любимых в народе. Казахский поэт и композитор сумел проникнуть в суть лирики Гете. За свою жизнь Гете написал около 1600 стихотворений. Многие из них превратились в народные песни, лучшие композиторы мира слагали на них музыку.

Редактор газеты «Neues Deuschland» немецкий публицист Гейнц Штерн в своем очерке «Казахстан — расцветающая земля» с чувством глубокого уважения к имени Абая Кунанбаева и его народу сообщал о переводе Абаем «Горных вершин» и создании задушевной мелодии на стихотворение своим соотечественникам⁴⁶.

В переводах Абая из Лермонтова есть одно из лучших стихотворений в цикле стихов «Еврейские мелодии» великого английского поэта, выдающегося представителя революционного романтизма Джорджа Ноэля Гордона Байрона (1788-1824), переведенное русским поэтом, — «Душа моя мрачна, скорей, певец, скорей!» Цикл «Еврейские мелодии» создан Байроном в 1814-1815 гг по мотивам Библии, и глубокая скорбь в них сочетается с пафосом веры в величие и мощь человеческого духа, с прославлением борьбы за освобождение своего народа. Из лирических стихотворений Байрона в переводе Лермонтова Абай не случайно останавливается именно на «Еврейских мелодиях». В них он услышал великую скорбь неповинных жертв национального угнетения.   Абай выбирает для перевода стихи «Душа моя мрачна, скорей, певец, скорей!». Идеи гуманизма и симпатии к угнетенному народу в этом стихотворении не могли не волновать Абая. Лермонтовские переводы нашли отклик в его душе, стали близки ему. С помощью Абая они зазвучали на казахском языке:

Көңілім менің қараңғы. Бол, бол, ақын!

Алтынды домбыраңмен келші жақын.

Ішек бойлап, он саусақ жорғаласа,

Бейістің, үні шығар қоңыр салқын.

Егер сорым түбімен әкетпесе,

Керек қой көңілді үміт тебіренткен.

Қатып қалған көзімде бір тамшы жас

Төгілмей ме, бой жылап, ол да ерісе!⁴⁷

Перевод адекватно передает идейное содержание, в нем лишь изменена форма куплетов: оригинал содержит две строфы по восемь строк, а в переводе — две строфы по четыре строки. Перевод этого стихотворения свободный, Абай творчески переосмыслил произведение, применил приемы казахского стихосложения. Он несколько по-своему перестраивает содержание и употребляет слова и обороты, наиболее понятные казахскому слушателю. Так, «золотую арфу» из лермонтовского текста он называет «алтынды домбыра» — «золотая домбра». Певец, извлекающий звуки из золотой домбры, в переводе Абая перерастает в выразителя еще неугасших в душе измученных людей надежд и чаяний, слезы их, окаменевшие под глазами, олицетворяют не только тяжесть мук, перенесенных людьми, но и силу их гнева и непокорности. Заветные чаяния и надежды измученные люди могли поведать лишь своему певцу.

Имя замечательного польского поэта Адама Мицкевича (1798-1855) стоит в одном ряду с именами величайших классиков мировой литературы — Шиллера и Гете, Байрона и Пушкина. Творческое наследие Мицкевича, пламенного патриота своей Родины, поэта-демократа и революционера, боровшегося за дружбу и братство народов, дорого всему прогрессивному человечеству.  Кунанбаев одним из первых восточных поэтов перевел стихи Мицкевича на родной язык. Судя по тому, как Абай озаглавил перевод: «Тұткындағы поляк жандаралының сөзі» («Слова невольных польских людей»), можно предположить, что он перевел не одно, а несколько стихотворений Мицкевича.

Понятен интерес Абая Кунанбаева к стихам польского поэта, ибо они еще при жизни Мицкевича были популярны в передовом русском обществе. Известна дружба Мицкевича с Пушкиным, которая наложила отпечаток на творчество обоих поэтов. Пушкин посвятил Мицкевичу стихотворения «Он между нами жил…» и «В прохладе сладостной фонтанов…». Имя польского поэта упоминается в ряде произведений: в «Евгении Онегине», «Дубровском», «Медном всаднике», в стихотворении «Суровый Дант не презирал сонета…» и др. Русский поэт перевел вступление к романтической поэме Мицкевича «Конрад Валленрод», к балладам «Три Будрыса» и «Дозор» (в переводе они называются «Будрыс и его сыновья» и «Воевода»)⁴⁸.

О роли Пушкина в возникновении интереса казахского поэта к творчеству Мицкевича свидетельствует и то, что к переводу его стихотворений Абай приступил в 90-х годах, после того, как перевел отрывки из «Евгения Онегина».

Сохранился перевод Абая стихотворения Мицкевича «В альбом С. Б.». Посвящение этого стихотворения еще не расшифровано и не исследовано, но, судя по содержанию, можно полагать, что оно написано польским поэтом в те тяжелые и тревожные дни, когда свирепствовала европейская реакция, самодержавно-деспотиче­ская система, которая задушила вольнолюбивое декабристское движение и польское восстание1830 г.:

Дни благородные прошли,

Когда поля пестрели чудно,

Когда цветы везде росли…

Теперь цветок найти мне трудно.

Ненастье, бури и тоска…

На ниве, где завыла вьюга,

Не вижу я нигде листа,

Чтобы сорвать его для друга.

Все, что нашел — дарю.

Такой Листок не должен затеряться:

Он подан дружеской рукой,

Он дар последний, может статься⁴⁹.

Нетрудно уловить минорное настроение поэта, вспоминающего о днях, полных надежд на светлое, радостное будущее, когда «поля пестрели чудно, цветы везде росли». В художественной, форме отобразил он рост революционно-освободительных идей свободолюбивых  настроений.  После  жестокого  подавления декабрьского и польского восстаний наступило время ненастья, бурь и тоски, «завыла вьюга» — свирепствовала реакция. Строки Мицкевича в переводе Абая звучат так:

Дүрілдеген нажағай,

Бұркыраған жауынның

Ашылмағы бар ма басынан

Бағы қайтқан кауымның?

Мен орманға барғанда,

Неше түрлі гүл ұстап,

Қайтушы едім қолыма.

Гүлдер түгіл бұл күнде

Шөп тағы жоқ маңында.

Сохранив содержание оригинала, Абай сделал свободный перевод стихов Мицкевича, при этом особо оттенил общественно-политический их подтекст, добавляя слова «громовая молния», «ливень», «дождь» (дүрілдеген нажағай, бұрқыраған жауын»). Последнего четверостишия Мицкевича у Абая нет, видимо, оно затерялось. Примечателен факт, что великий казахский поэт знал историю жизни и трагической смерти французской героини, возглавившей в ходе Столетней войны освободительную борьбу против английских захватчиков, Жанны д’Арк (1412-1431). Как известно, встав во главе отряда французских войск, Жанна д’Арк в 1429 г. освободила осажденный Орлеан, после чего ее прозвали Орлеанской девой. Преданная феодалами, она попала в плен, по приказу англичан католическая церковь приговорила Жанну Д’Арк к смерти. «…Патриотизм простых людей, патриотизм Жанны д’Арк — французской крестьянки, покинутой ее королем и сожженной церковью на костре, пронизывает всю нашу ис­торию, как яркий луч света», — писал М. Торез⁵⁰. Подвиги Жанны послужили поводом для создания многочисленных народных легенд, ее жизнь стала темой более ста художественных произведений   различных жанров.

В «Тридцать седьмом слове» Абай Кунанбаев с уважением произносит имя Жанны д’Арк, выражая свое возмущение, осуждая невежество, глупость толпы, которая молча допустила казнь героини.

Вспоминая мрачные страницы истории разных народов, поэт-гуманист тревожится за судьбы людей и считает, что для того, чтобы общество научилось по достоинству ценить их, дорожить, нужно искоренить невежество, глупость: «толпа глупа, умей направить ее», — говорит Абай⁵¹.

Произведениями на темы из античного мира и переводами из европейских классиков Абай Кунанбаев приобщал казахскую литературу к идеям и образам мировой литературы.

«В родных  степях Абая из рассказов  самого Абая и из передачи его друга — сказочника Баймагамбета, получил устное распространение ряд прекрасных романов западных писателей. Из сказа Баймагамбета я сам лично слышал роман «Три мушкетера» Дюма, роман о «Генрихе Наваррском»,  сказание о героических по­хождениях Рустема, о Петре Великом, ряд романов о завоевателях Америки и остросюжетный роман неизвестного автора времен инквизиции. Всем слушателям Баймагамбета памятны его первые фразы — вступление    к этому роману-сказу: «В некой стране Индерлан, в городе Лейден, был суд под названием инквизиция», — так приступал к своей   удивительно занимательной повести среди восторженных слушателей этот неграмотный, но многосведущий друг Абая»⁵².

Эта своеобразная форма распространения в казахской степи художественных произведений западноевропейской литературы, устный пересказ сюжета «Хромого беса» Алена Рене Мудрого, версии «Королевы Марго» под названием «Король Генрих Наваррский» были отмечены и во французской печати.

Огромно национальное и интернациональное значение творческого наследия великого казахского поэта XIX в. Своими оригинальными произведениями на темы из античного мира и переводами из западноевропейских классиков Абай Кунанбаев как бы распахнул окно для казахской литературы в широкий мир, расширил ее горизонты.

Примечательно, что Абай умел ориентироваться в ценностях общечеловеческой культуры, понимал важность идей и образов мировой литературы, находил для них своеобразное, неповторимое художественное воплощение в казахской литературе. В своем отношении к античной философской мысли и творчеству некоторых западных классиков, как и к русской литературе, Абай Кунанбаев оставался глубоко национальным поэтом.

Интерес Абая к европейской литературе во многом способствовал углублению идейного содержания его произведений, обогащению его художественного мастерства. Казахский поэт и мыслитель, подобно высокой арке, соединил духовные завоевания минувших веков и культуру, созидаемую его народом. В этом проя­вилась еще одна грань немеркнущего величия Абая.

3

Абай Кунанбаев был учителем многих поэтов своего времени. Подобно тому, как, по меткому выражению Гоголя, от Пушкина, точно  «от поэтического  огня…   как  свечки,   зажглись  другие самоцветные поэты», так и вокруг Абая сгруппировалась самая талантливая казахская молодежь: Акылбай и Магавья Кунанбаевы, Какитай Искаков, Асет Найманбаев и др. Эти поэты усвоили, каждый в меру своего таланта, абаевскую культуру поэтического слова и внесли в эту культуру свое. Вместе с Абаем они подняли казахскую поэзию на новую ступень развития. Но поэзия каждого из них была неизмеримо более узкой, чем всеобъемлющее творчество Абая. Каждый из них тяготел к какой-то одной стороне его поэзии, развивая ее, впрочем, с большой творческой самостоятельностью. Особенно это нужно сказать о сыновьях Абая — Акылбае и Магавье Кунанбаевых, поэтах глубоко самобытных и ярких.

Акылбай и Магавья выросли в условиях аула, где умное и меткое слово было в почете, люди знали ему цену, понимали значение его в жизни, где проходил расцвет творчества Абая Кунанбаева. Чувствуя склонность своих сыновей к сочинительству, Абай направлял их на разработку определенной тематики, подсказывал идеи, сюжеты, темы, связанные с жизнью не только своего, но и других народов. Так появились поэмы «Дагестан» («Кисса Жусуп») и «Зулус» Акылбая, «Енлик-Кебек», «Аблай», «Медгат-Касым» Магавьи Кунанбаевых. Эти произведения сыграли большую роль в истории казахской литературы XIX в., ибо это были первые сюжетные романтические поэмы в казахской литературе.

Значение и место романтических поэм Акылбая и Магавьи Кунанбаевых в истории казахской литературы уже определены⁵³. Некоторые из них интересуют нас прежде всего в плане их определенной связи с культурой письма казахской, русской и через нее европейской литератур, в плане выражения широты, кругозора, осведомленности казахских поэтов в явлениях западного художественного мира.

Акылбай Кунанбаев (1861-1904) своими оригинальными произведениями развил новые традиции в передаче тончайших движений души человеческой, создании образов героев в стиле романтизма. Основные черты романтического направления — неудовлетворенность жизнью, обращение то к будущему, то к прошлому, идеализация возвышенных, необыкновенно сильных характером и чувствами героев, слияние личности автора с его героями — можно найти во многих литературах, однако степень и форма выражения их в каждой национальной культуре различны и своеобразны.

В исследовании «О произведениях Акылбая» М.О. Ауэзов не только определил идейно-художественные достоинства произведений писателя, но и направил исследовательскую мысль на раскрытие творческой связи его с передовой русской литературой, через нее — с некоторыми образцами западноевропейской литературы. М. О. Ауэзов, например, писал, что в поэме «Зулус» Акылбай творчески использовал начало романа Хаггарда «Копи царя Соломона».

Чем же был вызван интерес казахского поэта к роману английского писателя, поэтическое переложение которого он сделал? Само обращение Акылбая Кунанбаева к роману «Копи царя Соломона», имевшего большую популярность, свидетельствовало о том, что восприимчивая, читающая казахская молодежь, за интел­лектуальным развитием которой тогда следил Абай, обращала внимание на крупные события в мировой жизни.

Известно, что в1867 г. в Южной Африке, близ города Кимберли, были открыты алмазные россыпи. В стране, на территории которой обнаружились невиданные богатства, жили отсталые негритянские племена и скотоводы-буры. После открытия алмазных россыпей вспыхнул живейший интерес к этой земле. Английское правительство, имевшее некоторую власть над частью Южной Африки, уплатило за территорию, где находились алмазные россыпи, жалкую сумму, и началась эпоха безудержной ее колонизации.

В соответствии с традициями английской колониальной политики здесь изобиловали вооруженные нападения на мирных жителей, гонения, тирания, натравливание одних негритянских племен на другие, сюда потянулась вереница искателей легкой и быстрой наживы.

Свидетелем и участником начального этапа англий­ской колониальной эпопеи суждено было стать будущему писателю Генри Рейдеру Хаггарду (1856-1925). В английских аристократических семьях издавна существовала традиция посылать молодых людей в колонии, где они должны были приобретать самостоятельность, жизненный опыт, необходимый для представителей правящего класса.

Девятнадцатилетний Хаггард отправляется в Южную Африку в качестве личного секретаря английского губернатора Наталя, затем он становится председателем суда. Хаггард много путешествовал по Южной Африке, ему довелось побывать среди негритянского населения, познакомиться с его жизнью, обычаями, пережить много приключений. Все виденное и пережитое наблюдательный Хаггард описывал то в письмах к родителям, то в дневниках. Впоследствии, когда, вернувшись в Англию, он посвятил себя занятиям литерату­рой, все это послужило материалом для эпизодов романа «Копи царя Соломона». Роман вышел в свет в1886 г. и сразу принес автору славу.

Успех книги Хаггарда был вызван мастерским описанием сокровищ, с незапамятных времен скрытых в таинственных горах, в глубине африканского материка, созданием образов отважных, смелых людей и острым, напряженным и динамичным сюжетом.

Следует отметить весьма существенную черту, отличающую произведение Хаггарда от массы так называемых «колониальных» романов, которые получили широкое распространение в западноевропейской литературе конца XIX и особенно в начале XX в. Если в подавляющем большинстве «колониальных» романов воспевались превосходство белой расы, ее «цивилизаторская» миссия и все это расцвечивалось «восточной экзотикой», далекой от правды, то совсем другим было произведение Хаггарда. Хаггард писал о зулусах и других негритянских племенах не только с глубоким знанием их жизни, обычаев, которые он имел возможность изучить, но и с симпатией, подчеркивая их человечность, добродушие, благородство и честность. Эти идейно-художественные качества и обусловили популярность и долгую жизнь книги Хаггарда. Переведенный на ряд языков народов мира роман «Копи царя Соломона» продолжает жить и волновать сердца юных, да и взрослых читателей.

Приятно отметить, что почти сразу же после выхода в свет этого романа в русском переводе (1891) его узнала и казахская молодежь: в конце XIX в. он в виде пересказа распространился в аулах. Можно полагать, что роман «Копи царя Соломона» был завезен в казахскую степь и содержание его было пересказано, а затем переложено в стихотворную форму, конечно, не без участия Абая Кунанбаева. Его сын Акылбай Кунанбаев на основе романа пишет поэму «Зулус».

Хотя не сохранилось письменных высказываний Абая о достоинствах этого английского романа, сам факт обращения его сына к этому произведению и сохранение основных его компонентов в поэме «Зулус» могут свидетельствовать об Уважительном отношении казахского поэта и мыслителя к одному из известных произведений западноевропейской литературы XIX в.

Поэма «Зулус» дошла до нас неполностью, рукопись сгорела во время пожара в 1918 г., сохранились лишь начальные главы, которые в 20-х годах нашего века были записаны из уст аульных певцов-интерпретаторов и впервые опубликованы в 1924 г. во втором номере журнала «Сана» («Сознание»). Вначале, видимо, поэма «Зулус» бытовала в народе полностью, о чем свидетельствует пересказ М.О. Ауэзовым ее сюжета, который писатель слышал в пору своей юности⁵⁴.

Поэма «Зулус», дошедшая до нас в 26 куплетах⁵⁵, примечательна в том отношении, что поэт-романтик усилил, развил те демократические гуманистические начала, которые нашли выражение в творчестве Абая Кунанбаева.

В поэме с теплотой описывается замечательный труженик — смелый охотник Квартирман, он промышляет в суровых джунглях охотой на слонов, добывает средства на  жизнь.

Во время одного из промысловых рейсов знакомый капитан подводит Квартирмана к элегантно одетому господину по имени Генри. Это сын миллионера, он ищет своего младшего брата, ушедшего в джунгли и невернувшегося. Глубоко встревоженный Генри готов на любые условия и умоляет охотника помочь ему най­ти единственного брата — Джорджа.

Квартирман припоминает, что несколько лет назад он встретился в джунглях с одним господином и его проводником, которые отправились в длинный и опасный путь на поиски алмазных копей — сокровища царя Соломона. Он дал им примерный план дороги, случайно найденный. Генри и Квартирман собираются в путь на поиски Джорджа. На этом обрывается поэма Акылбая, а в пересказе Ауэзова далее следует рассказ о том, как по дороге к каравану присоединяется молодой богатырь по имени Омпапа, отправляющийся в страну зулусов, негров, откуда его еще ребенком взяли в залог белые колонисты. Выросший среди белых, Омпапа полон решимости найти родную землю, отомстить тем, кто погубил его отца.

Преодолев много опасностей, трудностей, путники прибывают в незнакомую страну. Жители страны относятся к ним с неприязнью и недоверием, но со временем между ними устанавливается взаимопонимание. Омпапа находит общий язык со своими сородичами, соотечественниками, среди них встречает людей, которые знали его отца и с уважением говорят о нем — благородном и справедливом правителе негров. С помощью соотечественников и белых спутников Омпапа побеждает врага отца         — тирана Твала — и становится правителем. Негры также доказывают о том, что по их земле некогда проезжал белый человек, который искал копи драгоценных камней. После долгих приключений и препятствий Квартирман и Генри отправляются в обратный путь.

Сравнивая поэму «Зулус» с романом «Копи царя Соломона», следует отметить, что в казахской поэме сохранены имена (лишь с небольшим фонетическим изменением: вместо Квотермеин в поэме Акылбая — Квартирман) основных героев романа так же, как и в произведении Хаггарда, объяснены причины их поступков и действий, обнаруживается такая же последовательность в повествовании. Но, несмотря на явное совпадение определенных моментов, нельзя считать произведение казахского поэта лишь переводом части романа английского писателя. Беря за основу поэмы основные мотивы романа Хаггарда, Акылбай Кунанбаев, как указывал Ауэзов, вносит много нового, он то усиливает характеристику героев, то, стремясь сделать произведение доступным, понятным для жителей степи, изменяет отдельные места романа. Сохранившаяся начальная глава поэмы «Зулус» свидетельствует о большом поэтическом таланте Акылбая Кунанбаева. Уже потому, что поэма Акылбая названа «Зулус», можно полагать, что в ней были изображены не столько события алмазных копей царя Соломона, сколько жизнь негритянского племени, те изменения, которые пришли сюда в связи с обнаружением невиданных залежей драгоценных камней.

В романе Хаггарда сообщается, что «народ, живший за этими горами, представлял собою ветвь племени зулусов и говорил на зулусском наречии…»⁵⁶. Акылбай называет свою поэму «Зулус» и указывает на «большую и высокую гору под названием «Зулус». Произвольное название гор Южной Африки в поэме А. Кунанбаева говорит о том, что он все в поэме старался связать с именем африканского племени. Точные географические названия вряд ли могли о чем-то сказать неподготовленному казахскому читателю.

Исключителен у Хаггарда образ старого охотника Алана Квотермеина, от лица которого ведется повествование. Характерные интонации простого и много повидавшего на своем веку человека, Щедро сдобренные юмором, окрашивают весь роман, придают ему неповторимую прелесть. С симпатией выписаны и другие герои, Они подкупают отвагой, прямотой, благородством поступков.

В начале поэмы «Зулус» Акылбай по сложившейся в казахском эпосе традиции дает характеристику главного героя, в которой сконцентрированы основные черты охотника Квотермеина. В романе Хаггарда герой раскрывается постепенно.

Квотермеин так говорит о своей жизни и промысле: «…Мне пришлось и торговать, и охотиться, и работать в копях, и даже воевать… боль в левой ноге снова приковала меня к постели. Я страдаю от этих болей с тех самых пор, как в меня вцепился этот проклятый лев… На своем веку я застрелил шестьдесят пять львов, оставшись живым и невредимым, и не обидно ли, что какой-то шестьдесят шестой изжевал мою ногу, как кусочек табака… Во время охоты на слонов за Баманг-вато мне с самого начала не повезло, и в довершение всего я схватил сильную лихорадку. Немного окрепнув, я добрался до алмазных россыпей, продал всю слоновую кость вместе с фургоном и волами…».

Подобное описание встречаем в начале поэмы Акылбая Кунанбаева:

Зұлыс деген бір тау бар үлкен, биік

Басы карлы, таянып көкке тиіп.

Пілден пайда етуші жан себіл бар,

Харакет қып сүйегін атып жиып.

Орта жері отша ыстық піл ойнаған,

Өзге нәрсе шыдамас кетер күйіп.

Жаралы піл жабыспай жібермейді,

Ер атады еңбек кып жанын киып.

Қалың тоғай, қара үңгір, қиын жартас,

 Қаскүнем хайуанаттар тұрған сыйып,

Дейтұғын Квартирман бір мерген бар,

Бейнет ішіп, күн көрген қатер киіп.

Көрген жоқ Квартирман бекер жатып,

Күн сайын түрлі аңды келеді атып.

Судан арғы шәһардан қымбат баға.

 Қайтпақшы піл сүйегін барып сатып.

Сохраняя основное содержание рассказа героя, Акылбай создает впечатляющую, суровую картину джунглей, в которых охотился меткий стрелок. В описании Хаггарда и Акылбая перед читателем предстает старый охотник, своим трудом и отвагой завоевавший уважение окружающих.

В сохранившейся части поэмы Акылбая, как и в романе, есть сцена встречи охотника с миллионером Генри. Характеризуя Генри, Акылбай некоторым его чертам дает свое толкование, понятное, доступное для казахов. Если у Хаггарда герой «богатырского сложе­ния, с густой бородой, правильными чертами лица, большими, глубоко сидящими серыми глазами», то у А. Кунанбаева описание дается в соответствии со сложившимися у казахов понятиями о красоте и привлекательности: «стройный, широкоплечий, с прямым носом, румянолиций, красноречивый, со вкусом одетый…», («ұзын бойлы, қыр мұрынды», «кара мұрт, қызыл жүзді, кең жаурынды, сөзі әдемі, киімі әр форымды, келісімді, келімді, керден басқан»).

Слова «его взгляд выражает какое-то странное волнение» не только передают внутреннее состояние молодого человека, но в то же время подготавливают слушателей к восприятию дальнейших событий.

Как в романе, так и в поэме приводится беседа между охотником и Генри, причем в произведении казахского автора сохранены почти все подробности, которые имеются в изложении Хаггарда.

В казахском тексте рассказ Генри, занимающегося поисками брата, приобретает своеобразный оттенок: усиливается чувство грусти и тоски («чувствую, будто небо свалилось на меня» — «құлағандай болып тұр басыма аспан», «жизнь — горе» — «өмір — қайғы», «готов пожертвовать жизнью ради брата, нет мне покоя, пока не найду единственного брата» — «зор қайғы інім еске түскен сайын, бар өмірімді жолыңа құрбан кылдым, еріксіз жатқызбайды қайғы-уайым, жалғыз інім Джоржға мейірбанмын»). Чувство тревоги за судьбу брата и привязанности к нему передается во вкусе обитателей степи, где особо ценятся родственные узы меж­ду людьми.

Ответы Квартирмана в беседе с Генри совпадают даже в мелких подробностях с описанием в романе Хаггарда.

И у английского писателя, и у казахского поэта момент встречи и беседы охотника с богатым господином пронизан глубоким чувством, понятным каждому человеку. Охотник с сочувствием Выслушал Генри и обещал помочь ему. Показ привлекательных Черт смелого, опытного охотника Квартирмана и большой привя­занности Генри к пропавшему брату позволяют утверждать, что интерес Акылбая к роману «Копи царя Соломона» Хаггарда был обусловлен некоторыми событиями и явлениями общественно-политической жизни казахских аулов конца XIX в. В 90-х годах прошлого столетия, когда создавалась поэма «Зулус», здесь все еще свирепствовал национальный и колониальный гнет. Под влиянием гуманистических, демократических взглядов и идей своего великого отца Абая Кунанбаева, Акылбай своей поэмой по-видимому, стремился воздействовать на умы и чувства соотечественников, обращая их внимание на необходимость установления глубоко человечных отношений между людьми разных народов.

Сохранившиеся главы поэмы «Зулус» Акылбая Кунанбаева отмечены идейно-художественными достоинствами, которые могут определить место и значение этого произведения в истории казахской литературы конца XIX и начала XX в.

4

В развитии романтического направления в казахской литературе и в углублении художественной разработки темы из жизни других народов большая роль принадлежит Магавье Кунанбаеву. Младший сын Абая Магавья Кунанбаев (1870-1904) был талантливым поэтом. Кроме лирических стихотворений он написал поэмы на сюжет из фольклорного произведения («Енлик — Кебек»), на историческую тему («Аблай») и на социальные мотивы («Медгат — Касым»). Одна из крупных и художественно совершенных поэм Магавьи «Медгат — Касым» интересна не только тем, что отличается чертами, характерными для романтизма, но и манерой письма автора, сближающей эту поэму со значительными произведениями на аналогичные темы в русской и западноевропейской литературе. В «Истории казахской литературы» так говорится об этом произведении: «…Как сам Абай, эти акыны за образцы держали традицию русской и европейской классической поэзии. Здесь приходят на память и южные поэмы Пушкина «Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник», «Цыганы» и Лермонтова «Измаил-бей», «Аул Бастунжи», «Ашик-Кериб» и восточные поэмы Байрона — все они как бы находят в поэме «Медгат — Касым» свое родство на близкой им дороге»⁵⁷. Существование такого родства, однако, не означает, что Магавья  Кунанбаев создал на основе известных произведений классиковрусской и западноевропейской литератур их казахский вариант. Появление на рубеже двух веков романтической поэмы «Медгат-Касым» Магавьи Кунанбаева еще при жизни и наверняка присодействии его отца, свидетельствовало об огромных возможностях казахских мастеров художественного слова, которым были доступны и романтическая, и реалистическая манера письма.

Магавья в своей поэме, как и его брат Акылбай в «Зулусе», обращается к теме из жизни африканских народов. Африка — это страна благоденствия, с богатыми недрами, плодоносной землей,тому и стремятся сюда с разных концов земли. На берегу Нила-дарьи обосновался богач, по имени Мурат, со своей семьей и рабами. Интересно начало поэмы, где даются географические названия, в то время мало известные казахам. Конкретным описанием географической среды и мотивировкой дальнейших событий автор произведения вносит новое в казахскую поэзию, которая уже взяла курс на развитие по традициям русской и мировой поэзии.

Создавая отрицательный образ бая Медгата, поэт в то же время в лице другого персонажа — Касыма — смелого, честолюбиво­го раба, в силу обстоятельств превратившегося в мстителя, воспевает умение сохранить человеческое достоинство, бороться за свою честь. В поэме рассказывается о том, как сын бая Медгат, унаследовав от отца бесчеловечность, жестокость, «обращается с рабами как со скотом…». Среди рабов был один, по имени Касым, решительный, мужественный, кожа у него «смугловата», «огненные черные глаза», он «высокий», держится «с достоинством», гордый:

Дейтұғын бір құлы бар Қасым атты,

Қара сұрлау пішіні зәңгі затты;

Отты кара көзі бар, ұзын бойлы,

Тәкаббар, тәуекелшіл, бек кайратты.

Касым осмелился выразить свое чувство к приемной дочери бая, которая нравилась Медгату. Медгат жестоко наказывает Касыма: приказывает поставить его под струю воды, подаваемую насосом. «Насос, как пуля, пронизывает мозг. Все другие наказания нельзя сравнить с ним», ө говорит автор об этой форме наказания.

Однако Касыму удается бежать, он становится разбойником и мстит Медгату за его злодеяния. Все события в поэме описываются в стиле романтизма, местами действительно напоминая моменты и картины из романтических поэм Байрона с благородными Разбойниками, с гордым бунтарем Корсаром и из южных поэм Пушкина с героями горцами — людьми сильных страстей, неукротимой воли, необыкновенного мужества и смелости. Напоминает романтические поэмы и основной конфликт в произведении М. Кунанбаева. Во многих романтических поэмах врагами героя оказываются люди, принадлежащие к правящей верхушке общества, в поэме «Медгат — Касым» против Касыма выступает   жестокий    бай.    Причины,    побуждающие    героев романтических поэм объявить борьбу обществу, часто являются сугубо личными. Это либо любовная страсть, либо жажда мести.

В поэме М. Кунанбаева Касыма наказывают за его любовь, и он готов мстить за это баю. Важнейшие черты героя — решимость несгибаемая воля, бесстрашие в борьбе и бескомпромиссность Касым не останавливается на полпути, не удовлетворяется частичным осуществлением своих замыслов, он не отступает от своей цели. Все это делает его типично романтическим героем.

Таким образом, поэма Магавьи Кунанбаева «Медгат — Касым» свидетельствует о появлении в казахской литературе некоторых черт романтизма.

Следует отметить, что во второй половине XIX в. на земле Польши побывал поэт и композитор Жаяу-Муса Байжанов (1835-1929). Из автобиографии, представленной в «Казанской тетради» (1880), и ряда его стихов известно, что Жаяу-Муса побывал в Петербурге, преодолев путь через Кострому и Ярославль, оттуда поехал в Польшу, Литву, посетил город Владимир, был в отряде Черняева, из которого вернулся в Аулиэ-Ата (ныне г. Джамбул. — Ш.С.). К сожалению, время и обстоятельства пребывания Байжанова в Петербурге, в других городах и в Польше подробно еще не освещены. По сообщению А.X. Маргулана, Жаяу-Муса знакомится в Омске с Султангазы Валихановым, поручиком, офице­ром штаба Сибирского отдельного корпуса, родственником Чокана: «Впоследствии, сопровождая Султангазы, он побывал в Польше, вместе с ним участвовал в походе Черняева, в этом походе Жаяу-Муса участвовал самовольно, желая увидеть другие страны, новые земли…» ⁵⁸. В одном из стихотворений Жаяу-Мусы говорится о путешествии в Москву, Петербург, о пребывании в составе гвардии в Вильнюсе, Варшаве, Литве, о том, что он видел «войну поляков» (польское восстание 1863-1864 гг. против царского самодержавия, окончившееся неудачно). Дальше констатации увиденного Жаяу-Муса не идет. Это можно объяснить его ограниченностью в восприятии общественно-политических событий.

Казахская литература, сложившаяся и развивающаяся на передовых идейно-художественных традициях Ч. Валиханова, И. Алтынсарина, Абая, Акылбая и Магавьи Кунанбаевых, в начале XX в. поднимала насущные вопросы народной жизни, национального освобождения, привлекая к ним внимание широкой общественности. Расширяются связи казахской и передовой русской литературы. В1909 г. в Петербурге впервые вышли сочинения Абая Кунанбаева. Увеличилось количество газет и журналов, издаваемых на казахском языке: «Айкап» (1911-1915), «Серке» (1907), «Казахстан» (1911-1913) и др. Представители демократической казахской литературы переводят и издают «Капитанскую дочку», «Дубровского», ряд стихотворений А.С. Пушкина, произведения М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого, И.А. Крылова, А.П. Чехова, В.Г. Короленко и т. д. Переводы обогащали казахскую литературу, способствовали развитию в ней новых жанров.

Представители реалистического направления в литературе, призывая народ к овладению знаниями, избавлению от феодальной отсталости и колониального гнета, нередко писали о необходимости и важности использования опыта культурного развития русского и других народов. Это можно видеть в творчестве М. Сералина, С. Торайгырова, С. Донентаева, С. Кубеева и др. Особо следует остановиться на творчестве Султанмахмута Торайгырова (1893 1920) — крупнейшего поэта-реалиста, продолжателя абаевских традиций в казахской литературе.

Имена Сократа, Платона, Руссо, Колумба, Маркса, Энгельса, Луи Пастера, Бонапарта встречаются в стихотворениях и публицистических произведениях С. Торайгырова. В стихотво­рении «Направление теперь» «Ендігі беталыс»), написанном в1914 г., поэт с сожалением говорит о том, что поздно взялся за учение, но теперь он ясно определил цель своей жизни — быть полезным своему народу. Здесь же приводится одно из изречений древнегреческого философа и мыслителя Сократа, смысл которого сводится к тому, что, если человек не управляет собой, он раб:

«Кірді ғой түстен кейін тентек акылы

Сертімнің бұл өмірлік ең ақыры:

«Адам — құл өзін жеңіп ұстамаған»

Деген бір Сократтың бар нақылы⁵⁹.

Трудно установить, из какого источника С. Торайгыров взял это изречение Сократа. По всей вероятности, он познакомился с учением философа через переложение Абаем Кунанбаевым «Сократовских воспоминаний» Ксенофонта. Поэт обращается к мысли о достоинствах человека, о необходимости веры в силу человеческого разума, с тем чтобы выразить свое отношение к такому большому делу, как овладение знаниями, для чего требовалось действительно разумное управление человека собою.

Нужно отметить, что образ другого древнегреческого мыслителя Платона вошел в сознание казахов как олицетворение мудрости и знаний. В народе сложили изречение и пожелание:

«Будь, как Аплатон», «Мудрый, как Аплатон» («Ақылы Аплатондай»). С. Торайгыров использует народные изречения, когда обращается к молодежи, призывая ее стремиться к знаниям, к постижению мудрости.

Интересны суждения С. Торайгырова относительно достиже­ний науки и техники. Кратко обозревая историю умственного и культурного развития ряда народов, Торайгыров в статье «Социализм», часть которой была опубликована в третьем номере журнала «Абай» в 1918 г., пишет и о том, что достижения науки и техники во многих европейских странах используются во вред обществу, для завоевания и угнетения отсталых народов, для массового истребления людей в войнах: «Раньше человек, каким бы кровожадным он ни был, не мог убить человека, не встретившись с ним лицом к лицу. Самый сильный мог убить двоих или троих. Теперь же, находясь на расстоянии нескольких километров, уничтожают пулеметным огнем или снарядами сразу несколько сот человек, уничтожают людей ядовитым газом… Противник совершает налет на мирные города и убивает бомбами женщин и детей»⁶⁰.

Корень таких явлений Торайгыров видел в социальной несправедливости. Он задумывался над вопросом, как избавиться обществу от этой несправедливости и создать условия для всеобщего блага и счастья людей. Освещению этой проблемы Торайгыров посвятил вторую часть своей статьи, которая, к сожалению, утеряна.

Рассуждая о причинах неравенства среди людей, С. Торайгыров упоминает имя французского просветителя, философа-энциклопедиста Жан Жака Руссо (1712-1778). Он говорит о Руссо со знанием сущности отдельных его взглядов, что наталкивает на мысль о знакомстве писателя с некоторыми из трудов французского просветителя в русском переводе. Останавливаясь на вопросе о вопиющем неравенстве среди людей, Торайгыров пишет: «Вот почему такие мудрецы, как Жан Жак Руссо, Толстой, говорят: «Пропади пропадом цивилизация…». Чем цивилизованнее общество, тем оно стало несчастнее. Обучение только одной цивилизации не спасет от тяжелых условий жизни, не приведет к облегчению существования и к счастью…»⁶¹.

В одном из своих трудов Жан Жак Руссо резко выступает против положения, когда всеми благами пользуется только часть общества, а народ живет в крайней нищете и бесправии: «Разве общество не отдает все преимущества богатым и сильным мира сего? Разве не они заняли все выгодные места? Не они липрисвоили себе все привилегии, преимущества и не для них ли делаются всевозможные исключения?.. Не так живут бедняки. Чем печальнее, безотраднее их положение, чем больше они нуждаются в сострадании, тем больше общество отворачивается от них… На них сваливаются все тяжести… миллионы страдают, а ничтожная горсть богачей и счастливцев давит и гнетет их»⁶². В своих ранних трактатах Руссо среди многочисленных причин, вызывающих социальное зло, в запальчивости называет и цивилизацию. Потому то и упоминает его имя С. Торайгыров. «Науки и искусство все совершенствуются, а люди становятся все хуже и хуже… древо познания добра и зла растет, а древо жизни сохнет», — писал Руссо. Впоследствии он изменил свою точку зрения на пробле­му цивилизации и прогресса и с возмущением писал о том, что достижения науки и искусства увеличивают страдания народа, потому что властвующие используют их в своих целях.

То, что Торайгыров обращался к трактатам Жан Жака Руссо, почтительно упоминал в своей статье его имя свидетельствует о зрелости идей и взглядов казахского мыслителя по ряду вопросов развития общества.

Одно из значительных произведений С. Торайгырова поэма «Жизнь в блуждании» («Адасқан өмір») полна раздумий о смысле жизни, о назначении человека, о прошлом и современности. Читатель встречает весьма интересные высказывания о таких событиях и явлениях истории, как татаро-монгольское нашествие, завоевания Наполеона Бонапарта, осуществление злодеяний под покровом религии Папы Римского, участие германского императора и прусского короля Вильгельма II в развязывании первой мировой войны, последствия этой войны, научные открытия Эдисона, Луи Пастера и др.

Если при оценке событий исторического прошлого Торайгыров, скажем, мог ориентироваться на сложившееся в народе или в науке мнение, то, говоря о событиях своего времени, он высказывал свои личные взгляды, которые позволяют судить о нем как о демократе. Например, Торайгыров одним из первых в казахской поэзии раскрыл империалистический характер мировой войны и разоблачил активное участие Вильгельма II (1859-1941) в разжигании кровавых событий. Герой поэмы «Жизнь в блуждании» пережил суровое детство, отрочество, стал джигитом, и вруг началась эта кровавая война, вся тяжесть которой легла наплечи народа. В одном из стихотворений он пишет:

Вильгельм кеше айтты деп отқа түссе

Бүгін оны қуалай, тентіретпек.

Вчера по велению Вильгельма открыли огонь,

А сегодня преследовали и выгнали его.

Имя Вильгельма казахский поэт приводит неспроста. Представитель германского буржуазного империализма, развязавшего первую мировую войну, Вильгельм в свое время вдохновлял грабительскую политику империалистов то отношению к Советской России. С. Торайгыров сумел верно оценить деяния прусского короля.

Казахский поэт, чутко прислушивавшийся к биению пульса времени и определивший свое отношение к событиям современной ему действительности, откликнулся и на важные научные открытия. В своей поэме в числе «деяний, за которые народ благодарствует», он называет открытия Эдисона и Луи Пастера.

Таким образом, в предреволюционной казахской литературе вместе с укреплением прогрессивных демократических традиций и тенденций предшествующего периода развивается творческое отношение к событиям из жизни западноевропейских стран, к их литературам, общественной и научной мысли.

ЛИТЕРАТУРА

¹Горький А.М. Полн. собр. соч., т. 11, стр. 112.

²Ауззов М.О. Абай Кунанбаев. Статьи и исследования. Алма-Ата, 1967, стр.289.

³Ауезов М. Мысли разных лет. Алма-Ата, 1959, стр. 426-427.

⁴Маркс К. , Энгельс Ф. Соч. т. 20, стр. 186.

⁵Маркс К. , Энгельс Ф. Соч., т. 12, стр. 737.

⁶Пушкин А.С. Соч., т.1. М, 1954, стр. 80.

⁷Там же, стр. 300.

⁸См.: Лобанов В.Р. Белинский в его воззрениях на античный мир. М, 1911.

⁹Абай Кунанбаев. Избранное. Алма-Ата, 1958, стр. 310.

¹⁰Габдуллин В. Несколько слов о критике Абаем этических идей Сократа. «Философские науки», 1960, № 2, стр. 169— 172; «Қазакстан мектебі», 1960, № 1,53-58-беттер

¹¹Абай Кунанбаев. Избранное. Алма-Ата, 1958, стр. 310.

¹²Валиханов Ч. Избр. произв. — Алма-Ата,1958, стр.146-147.

¹³«Сочинения Ксенофонта».-  СПб., 1876, стр. 26.

¹⁴Абай   (Ибрагим) Кунанбаев.    Избранное. Алма-Ата, 1958, стр. 310.

¹⁵«История греческой литературы», т. II. — М, 1955, стр. 177.

¹⁶Шиллер Ф. Собр.   соч. Т. ІІ.   – М., 1936, стр. 111.

¹⁷См.: Қазақ әдебиетінің тарихы, т. II. — Алматы, 1961, 446-бет; Ауэзов М.О. Абай Кунанбаев. Статьи и исследования. — Алма-Ата, 1967′ стр. 178-193; Жұмалиев К. XVIII- XIX ғасырлардағы казақ әдебиеті. — Алматы, 1967, 306-313 беттер; Дюсенбаев И.Т. Проблемы изучения истории казахской литературы дореволюционного периода (XVIII, XIX и начало XX века). Автореф. докт. дисс. — Алма-Ата, 1966, стр. 57-58; Сильченко М.С. Творческая биография Абая. — Алма-Ата, 1957, стр. 131; Қасқабасов С. Ескендір туралы қазақ ертегілері және Абайдың «Ескендгр» поэмасы // Қазақстан мектебі. – 1968. —  № 2.

¹⁸ Бертельс Е.Э. «Роман об Александре» и его главные версии на Востоке. — М—Л., 1948, стр.4.

¹⁹Там же, стр. 111.

²⁰Фирдоуси.   Шах-наме, т. IV. — М., 1969, стр. 396, 370.

²¹Низами Гянджееи. Искандер-намэ, ч. 1 (Шарафнамэ). Пер. и ред. Е.Э. Бертельса. — Баку, 1940, стр. 277-278.

²²Там же, стр. 287.

²³Занд М.И. Шесть веков славы. Очерки персидско-таджикской литературы. — М., 1964, стр. 139.

²⁴ДжамиА. Книга мудрости Искандера. — Сталинабад, 1949,стр. 23.

²⁵Бертельс Е.Э. «Роман об Александре» и его новые версии на Востоке. — М.-Л., 1948, стр. 141, 179.

²⁶Қазақ әдебиетінін тарихы. Т.II, 1-кітап. — Алматы, 1961, 447-бет.
²⁷Абай  (Ибрагим) Кунанбаев.   Избранное. — Алма-Ата, 1958, стр. 259.

²⁸Плутарх. Сравнительные жизнеописания в 3-х томах, т. II. — М, 1963, стр. 395.

²⁹Абай   (Ибрагим) Кунанбаев.    Избранное…,  стр.258.

³⁰Там же, стр. 259-260.

³¹Квинт Курций Руф. История Александра Македонского. М, 1963, стр.
332—333; Арриан. Поход Александра. — М.-Л., 1962.

³²В.Э. Бертельс. «Роман об Александре» и его главные версии на Востоке.
— М. -Л., 1948, стр. 4.

³³Баженов Л.В. Средняя Азия в древний период. — Ташкент, 1939, стр. 49; «Древние авторы о Средней Азии» (VI в. до н. э. — III в. н. э.). Хрестоматия. Под ред. Л. В. Баженова. — Ташкент, 1940, стр. 40-42.

³⁴«Древние авторы о Средней Азии» (VI в до н. э. — Ш в. н. э.). Хрестоматия. Под ред. Л. В. Баженова. — Ташкент, 1940, стр. 39.

³⁵Бертельс Е.Э. «Роман об Александре» и его главные версии на Востоке. — М, — Л., 1948, стр. 3.

³⁶Ян В. Путешествия в прошлое // Вопросы литературы. — 1965, № 9, стр. 106-107.

³⁷Гафуров Б.Г. История таджикского народа в кратком изложении, т. 1. — М, 1952,
стр. 53.

³⁸Пушкин А. С. Избр. произв. в трех томах. Т.1. — М., 1949, стр. 147.

³⁹Пушкин А. С. Соч. в трех   томах,   т.   III.   — М,    1954, стр. 33-34.

⁴⁰Герцен А.И. Собр. соч., т. I. — М., 1950, стр. 278.

⁴¹Лермонтов М.Ю. Собр. соч. в четырех томах, т. 1. — М., 1957, стр. 117.

⁴²Кунанбаев Абай Шығармаларының бір томдық толық жинагы. — Алматы.
1961, 626-бет. Подробно об этом см.: 3. Ахметов. Лермонтов и Абай. — Алма-
Ата, 1957.

⁴³См.: Жирмунский В. Гёте в русской литературе.  — Л., 1937; М. Шагинян.  Гёте

,„49-1832). – М-Л., 1950.

⁴⁴Лермонтов М.Ю. Собр, соч. в четырех томах, т. I. —  М,. 1957, стр. 51.

⁴⁵Кунанбаев Абай Шығармаларының бір томдык толық жинагы. — Алматы, 1961,

⁴⁶См.: «Казахская литература в оценке зарубежной критики». Под ред. Е.В. Лизуновой. — Алма-Ата, 1971, стр. 23.

⁴⁷Кунанбаев Абай. Шығармаларының бір томдык толық жинағы. — Алматы, 1961,

⁴⁸Пушкин А.С. Соч., т. I. М, 1954, стр. 331, 256; т. III, стр. 166.

⁴⁹Мщкевич А. Соч., т. 1. Под ред. П. И. Полевого. Пер. Минаева. — СПб., 1882,

стр 336.

⁵⁰Сын народа. — М., 1960, стр. 114.

⁵¹Кунанбаев Абай Избранное… — Алма-Ата,     1958, стр. 322.

⁵²Ауэзов М. Мысли разных лет. Алма-Ата, 1959, стр. 455.

⁵³Қазақ әдебиетінің тарихы, ІІ т, бірінші кітап. — Алматы, 1961, 477-510-бетгер;
Әуезов М. Әр жылдар ойлары. — Алматы, 1959, 184-190-беттер; ӘбдірахмановТ., Жармағамбетов Қ. XX ғасырдың басындағы қазақ әдебиеті. — Алматы, 1959;
Мұхамедханов К. Мағауия Абайұлы Кунанбаев. — Алматы, 1959.

⁵⁴Әуезов М.О. Абай Құнанбаев. Мақалалар мен зерттеулер. — Алматы, 1967, 218-220-беттер.

⁵⁵«XX ғасырдың басындагы қазақ әдебиеті». Хрестоматия. — Алматы, 1959, 367-380-беттер.

⁵⁶Хаггард Г.Р. Копи царя Соломона. — М., 1957, стр. 24.

⁵⁷«ХҮШ-ХІХ ғасырлардагы қазақ әдебиеті», II том, I кітап. Алматы, 1961,486-

бет.

⁵⁸Марғұлан Ә. Жаяу Мұсаның жас кезі // Қазақ әдебиеті. — 1971, 16 июль.

⁵⁹Торайғыров С. Шығармалар, 1-т. — Алматы, 1967, 88-бет.

⁶⁰Торайғыров С. Шығармалар, 1-т,.. 202-бет.

⁶¹Там  же, стр. 204.

⁶²Артамонов С.Д., Гражданская З.Т. История зарубежной литературы XVIII
в. Ө М., 1956, стр. 267.

Cатпаева Ш.К. Собрание сочинений в пяти томах.

Том ІІ. – Астана: Елорда, 2007. – С. 80-221.

Подготовили к печати:

 Алма Тусупова, Гульназ Даутова, Жаннур Турениязова