В ночи я кричал,

И громко звучал

Мне голос утесов ответный.

И днем среди скал

Я долго искал

Тех, кто отвечал мне, но тщетно.

 Того же все эха безжизненный звук,

 Все те же бездушные скалы вокруг.

(«В о с ь м и с т и ш и я»)

В этих строках Абая — вся трагедия большого поэта и мыслителя, жившего «в волчье время в волчьей стае».

Во времена Абая казахский народ дошел до последней степени нищеты и рабства. Один из самых несчастных народов земли, у которого отняли даже имя,- этот народ, еще не сбросив цепей феодального рабства, уже попал под жестокий колониальный пресс русского царизма. Взглядом мыслителя и сердцем поэта Абай увидел и понял бедствия своего народа и до последних своих дней остался его верным другом и учителем. И до последних дней его грызла волчья стая баев-феодалов, биев, старейшин, управителей, мулл, богачей, почуявшая в Абае друга народа и своего смертельного врага.

«Ученый без последователей — вдовец»,- говорит Абай в одном из своих афоризмов. Не рискуя поднять руку на самого Абая, слишком популярного в народе, враги его старались оставить учителя — без учеников, поэта — без слушателей. Запугивая, интригуя, даже убивая, «волчья стая» лишила Абая его учеников и сторонников, заставляя их молчать или перетягивая в свой лагерь (о таком своем ученике, акыне, переметнувшемся на сторону старого мира, Абай и говорит в четверостишии «Я вырастил пса из щенка…»).

Тема духовного одиночества, горькое признание отсутствия опоры звучит во всей зрелой поэзии Абая. Она возникает задолго до смерти, в 1889 году, в «Восьмистишиях», где поэт философски оценивает пройденный им путь.

Эта тема будет повторяться в стихах все чаще и все с большей выразительностью, будет входить почти в каждое стихотворение, чтобы наконец в одном из последних, обращенных к сердцу поэта, растерзанному миром «на сорок лоскутьев», прозвучать горьким итогом многолетней одинокой борьбы:

Те — взяты землей, те — враждою.

А как их любило ты!

Вражда и беда шли чередою,

И вот ты среди пустоты.

И вместе с этим все нарастающим чувством духовного одиночества закономерно возникает и чувство разочарования в жизни, в своих стихах:

Ах, бесплодны мои дела.

В унижении жизнь прошла…

Закономерно и то, что одним постоянным мотивом проходит в стихах тема прощания с мечтой юных лет («Габидулле», «Годы миновали», «Дорогой долгой жизнь водила»), которая в том же замечательном итоговом стихотворении «На сорок лоскутьев» завершается безнадежным стоном:

Мечты! Оглянись на них —

И вспомни величье былое

Желаний бесплодных твоих.

Закономерно и то, что сознание идейного одиночества и полного бессилия выполнить свои замыслы приводит поэта в конце жизни к мыслям самым мрачным, исторгающим из его сердца полный отчаяния вопль:

Мысль моя, прерви свой полет,

Коль пристанища не найти!

Этот крик, этот смертный приговор своей мысли (а значит, и самому себе) — не плод минутной слабости. Это — вывод из опыта целой жизни. Еще за два года до этого Абай приходит к такому же, поистине страшному выводу:

Яд и чад во мне — пусть я с виду иной.

В жизни мало успев, кончу путь земной.

Песня болтлива — вверил ей тайну зря…

Лучше ей, право, смолкнуть вместе со мной!

Мыслитель, умоляющий свою мысль прекратить полет, поэт, сожалеющий о том, что рождались его песни! Вот трагедия Абая, родивщегося со своим умом и талантом в проклятое волчье время.

Трагедия эта, этот приход большого поэта к безнадежному пессимизму, страшна тем более, что по существу поэзия Абая — поэзия глубоко оптимистическая и жизнеутверждающая. Прочтите его «Весну» — этот праздник ликования людей и природы, прочтите «Пылает юности огонь» — гимн всепобеждающей юности, «Охоту с беркутом» — картину, изумительную по крас-ам и образам. В этих стихах со всей силой вылилась та безмерная любовь к жизни, к юности, та страстная надежда на счастье, которая неизменно сопровождает в каждом стихотворении Абая тему разочарования, тему одиночества и мрачные, пессимистические мысли.

Только глубокий оптимизм поэта мог дать ему силы провозглашать в мрачную эпоху новые мысли о морали, о достоинстве и нормах поведения того, кто хочет называть себя человеком. О чем бы ни писал Абай — везде он преследует одну жизнеутверждающую цель: внушить людям, что они — люди; что мечта о кумысе и мясе — это крик изголодавшегося бедняка, а не цель жизни; что юность, пустая и бездеятельная, оставит в старости тяжелый осадок; что жить — это значит строить жизнь, трудиться и трудиться не только для себя:

Жаркой жалостью к страдающим напоен,

Ты работай для блага земных племен.

Только глубокая вера в душевные силы народа, вера в неистребимую силу жизни могла подсказать поэту страстные строки, звучащие, как лозунг:

И пусть пропадут

Неправда и кнут,-

        Добра от насилья не жди ты!

Не грабь и не лги!

Не дремлют враги,

        Ты сам будь своею защитой!

И верь: ты подымешься к лучшей судьбе,

Коль разум и совесть проснутся в тебе!

Борьба за утверждение жизни, борьба за человека, высокая гуманистическая цель поэта и мыслителя естественно была борьбой против мрачных и темных сил, превращающих человека в бессловесного раба, в двуногого покорного пса, охраняющего байский скот. В поэзии Абая она запечатлена в целом цикле стихов-обличений, стихов-портретов, убийствеииых в своей правдивости.

Народному негодованию дан точный адрес. Найден конкретный виновник бедствий народа. Это — богач, управитель-предатель, нечестный судья-бий, обманщик-мулла. В обобщении — это отживающий мир диких обычаев рабства, калыма, невежества, духовной нищеты.

Более того. Ясный ум Абая-мыслителя, Абая-гуманиста увидел для народа единственно верный выход из мрака своей эпохи — в сближении с культурой русской, а через нее — с культурой мировой. Поразительно, как в условиях гнета царизма, когда все русское вызывало ненависть и проклятья, когда первые националисты играли на этой ненависти в своих предательских целях, Абай имел смелость сказать во весь голос:

Русские дают совет

Детям правильный всегда.

В наших детях правды нет,-

Сами тяготеют к злу,

Русских же винят потом

Понапрасну. Виноват

Иль Семипалатинск в том

Иль обычаи степей.

Абай-поэт продолжал замысел Абая-мыслителя своей большой работой по переводам, пропаганде, разъяснению великих русских писателей — Пушкина, Лермонтова, Крылова, Щедрина.

Абай, как Пушкин, оставил для литературы бессмертные заветы. Правдивость, высокое мастерство, любовь к народу — вот что звучит в его кодексе поэта, изложенном в стихотворении «Поэзия — властитель языка» и др.

К стихам стремятся смертные равно.

Но лишь избранника венчают славой,

Того, чьей мысли золотой дано

Блистать стиха серебряной оправой.

Мысль — это чистейший сплав золота — горит внутри каждого абаевского стихотворения. Если Абай пишет про осень — это не только холодные ветра, пустая степь, это еще и образ нищего ребенка-батрака, это полный любви к народу вывод:

 

Богатый бай, не будь скупцом, убийцею не будь,

Хоть эту зиму прокорми детей и стариков!

Если он пишет о любви — это не только показ юной страсти молодых существ, это еще и постоянная глубокая и благородная мысль о существе настоящей любви:

 

Два пути я знаю: любовь и страсть.

Лишь над плотью похоть имеет власть.

Я ж тебя полюбил: будь счастлива ты,

Даже если мне суждено пропасть.

Драгоценное качество настоящей поэзии — глубокая мысль — вот что сохранили для нас стихи Абая. И хотя с великой скромностью большого человека Абай и говорит:

Не имя запомни, а мысль

Того, кто это писал,-

имя Абая, величайшего казахского поэта, основоположника казахской литературы, наследника древнего поэтического гения казахского народа, мудрого мыслителя, увидевшего в дали времен дружбу казахской и русской культур,- останется навсегда в нашей памяти.

С особой силой скорби поэта, любящего свой народ и страдающего от мысли о той тьме, в которой его держат властители, сказывается в стихотворении «О казахи мои…» Как бы отвечая поэтам «эпохи скорби» (середина XIX века), которые тоже плакали о бедствиях народа, но не видели ни причины его несчастий, ни выхода из них,- Абай впервые вносит в казахскую поэзию гордый призыв к народу:

Почему же чванливый и мелкий сброд

Изуродовал душу твою, народ?

… Если зову чести не будешь внимать,

Отвернется от сына отчизна-мать.

Известно, что, доведенный до отчаяния травлей «волчьей стаи», Абай был готов покинуть родную страну. Но горячая любовь к народу преодолела эту готовность, и это запечатлено в стихах:

Глупцов к рукам прибрать?- едва ль!

Покинуть родину мне жаль,

Но душу гложет мне печаль…

Свою беззаветную и действенную любовь к несчастному своему народу Абай доказал всей жизнью. Та злоба, с которой травили Абая всю жизнь поборники старого порядка вещей, убедительно доказывает, каким высоким подвигом поэта-гражданина была вся его жизнь, отданная служению народу.

Абай вмешивался в выборы волостных управителей, разъясняя народу, что ему подсовывают нового кровопийцу и вора, не лучше, если не хуже старого. Абай выносил приговоры на суде, оберегая интересы народа, а не кучки баев и старейшин. Абай не раз спасал юную любовь от притязаний старого богача, покупавшего невест за калым. Абай воспитывал молодежь в новых понятиях о достоинстве и чести. И имя Абая, друга народа, при жизни его летело по степи на крыльях народной любви.

После смерти его это великое имя поднято казахским народом еще выше, над всем союзом братских национальностей, навеки спаянных дружбой народов.

Абай умер примерно в те годы, когда замолчал на пятнадцать лет другой гигант казахской поэзии — Джамбул. Джамбул запел вновь, пробужденный к жизни силой социалистической революции. Джамбула знает весь советский народ как певца счастья своего народа, возрожденного к жизни. Пусть и голос Абая, певца страшного горя этого народа, прозвучит над всей советской страной, чтобы народы Советского Союза поняли, из какого мрака вырвала казахский народ Великая социалистическая революция.

АБАЙ КУНАНБАЕВ

Абай Кунанбаев был одним из лучших людей своего народа. Родившись «в волчье время, в волчьей стае», сын ага-султана Кунанбая, властного, хитрого и жестокого старейшины племени Тобыкты — Абай сохранил свое юное сердце и остался «сыном народа, а не сыном своего отца», как говорил он о себе. Отец приучал мальчика к ожидающей его наследственной власти, и юный Абай был невольным свидетелем всех тайн ожесточенной родовой вражды, принимавшей формы самые мрачные, самые чудовищные — казней, набегов, тяжб, обманов, предательства. Но вместе с этим он увидел и страдания народа, он понял, что в битвах — победа куется руками народа, а при дележе — в эти руки попадает лишь пыль от прогоняемых мимо награбленных стад. Любовь к народу спасла Абая, она же привела его к бессмертию: печальник народа и его заступник, голос народной души, претворивший в стихи народные думы и надежды, нелицемерный и честный друг бесправных рабов, всю жизнь искавший для них выхода из бедственных, мрачных и косных условий существования, Абай навсегда остался жить в памяти народа.

Крупный мыслитель и высокообразованный человек, Абай видел возможность счастья своего народа в просвещении, в подъеме культурного уровня, в дружбе с передовым и могучим русским народом. Поразительно, что в условиях колониального рабства, в которых царская Россия держала казахскую степь, Абай сумел рассмотреть разницу между царско-чиновничьей Россией, символом угнетения, и русским народом, стремящимся к освобождению от рабства. В этом помогла ему дружба со ссыльными русскими революционерами-демократами, последователями Чернышевского. В этом помогло ему и близкое знакомство с русской литературой — с Пушкиным, Лермонтовым, Толстым, Салтыковым-Щедриным, Крыловым.

Поэт Абай увидел в этой литературе единственно достойные подражания образцы в противовес той исламистской, мусульманской литературе, которую внедряла в народ духовная школа. Абай-философ увидел в русской культуре стремление к высоким идеалам, зарю освобождения, возможность спасения для своего несчастного народа. Абай-человек гармонически соединил в себе эти два открытия. Он стал борцом за просвещение, за сближение с русским народом. Он стал заступником бедноты против баев, справедливым судьей в родовых тяжбах, другом юности, прибежищем преследуемых. Тем самым он, естественно, стал смертельным врагом хозяев казахской степи — и своих сородичей — старейшин и царских чиновников.

Одинокий боец, которому враги препятствовали создать свое войско; учитель, у которого отнимали учеников; поэт, чьи стихи проклинались родовыми воротилми, богачами, и муллами; сын, порвавший со своим отцом Кунанбаем, Абай, сломленный, раздавленный жизнью, умер в глухом отчмянии. Он умер в самый канун великих событий революции 1905 года, которые, несомненно, придали бы ему новые силы в неравной борьбе.

И когда вы возьмете томик стихов Абая и перечитаете их взволнованные и страстные строки, вы по-новому оцените глубину их мысли и совершенно выражеьььььььььь в сердцах простых людей того вольчего времени. Вам станет понятно, кем был для них Абай: единственным советчиком во тьме, другом, к кому можно прийти со своим горем, заступником, кто тебе поможет, светлой мечтой о справедливости.

«Мир – океан, времена, как ветры, гонят волны поколений, сменяющих друг друга»,- писал Абай.

С тех пор как Абай ушел из жизни, время прокатило по ней уже несколько таких волн. Но они не унесли с собой имени необыкновенного этого человека — одного из тех выдающихся деятелей, которые идут как бы впереди своей эпохи, являютея передовыми людьми своего времени. Наоборот, эти волны-поколения с каждым разом вздымали имя Абая все выше. В конце тридцатых годов стихи его появились в русском переводе; к сотой годовщине со дня рождения (1945 год) — в переводе на языки многих братских народов Советского Союза. А ныне, спустя полвека со дня смерти, имя Абая поднято над всем простором великой нашей Родины.

Иначе быть не могло.

Народная память, взыскательная и суровая, надолго сохранит для потомства имена тех людей, чья жизнь была кровно связана с народом, чья деятельность была направлена к его благу, чье сердце билось для его счастья, а ум работал для усовершенствования жизни современников.

Таким и был Абай Кунанбаев — поэт, композитор, философ, просветитель, передовой человек своего времени, искавший верных путей для облегчения жизни родного народа, стойкий заступник ограбленных и обездоленных и страстный, непримиримый обличитель и враг родовых воротил, старейшин, богачей, управителей. Все разносторонние силы своего таланта и ума этот честнейший человек обращал к одной цели — вырвать несчастный свой, закабаленный народ из того страшного мрака невежества, косности и нищеты, в котором держали его тогдашние хозяева жизни, указать простым людям степи путь «к добру» (как на своем поэтическом языке называл он культуру и высокие идеалы нравственности), вернуть человеку его достоинство и гордость и научить его бороться за осознанные им права.

В своих философских «Назиданиях» Абай писал:

«Без народа нет и жизни. Какая польза в том, коли разложить в пустыне ситец и сидеть рядом с ним, взяв аршин в руки?»

Нет, не в пустыне разложил свои ярчайшие поэтические шелка Абай, не к мертвым песчаным барханам обращал он свое хлещущее ораторское слово. Он всегда был в гуще народа. И все, что создавал он в стихах и песнях, что внушал своим ученикам, что говорил на «холме суда» — на разборах родовых тяжб,- все это было среди народа и для народа.

В течение многих лет своей жизни Абай щедро отдавал людям свое душевное богатство. И ничто из него не пропало. Все было подобрано людьми и сохранено, все брошенные им семена взошли. И подобно тому как еще при его жизни казахские невесты привозили в мужчину юрту вместе с приданым рукописные сборники Абаевых стихов, так и заветы Абая, мысли его и чувства с поколениями казахов кочевали во времени.

Поэтическое наследие Абая удивительно разносторонне. Тут хлесткие и обидные, клеймящие сатирические строки, высмеивающие управителей, ленивых баев, подхалимов, воров, облеченных властью и богатством.

Зачем свои стада он множит без конца?

Чтоб зависть низкую вселить во все сердца.

Он грязный боров сам, других считает псами,

За кость готовыми служить у подлеца.

Тут и глубокая лиричность стихов о любви, в которых самые тонкие и чистые движения девичьей души выражены трогательно и просто, а страсть джигита звучит могучей и волнующей песней жизни.

Ты грустна — даль темна

Ты ясна — нам весна.

Смех твой — звон соловья,

Вся душа им полна!

То гневна, то нежна,

Не пьяни допьяна!

Что мне дом без тебя?

Мне и жизнь не нужна!

Тут и красочные, почти зримые картины казахской степи, всегда связанные с человеком и его чувством,- ликующая весна, печальная осень бедняка, суровая его зима. Тут и замечательные размышления о поэтическом мастерстве, символ веры поэта, который «не для забавы свой слагает стих».

Поэзия — властитель языка,

Из камня чудо высекает гений.

Теплеет сердце, если речь легка

И слух ласкает красота речений.

Тут и щемящая душу скорбь отца, потерявшего сыновей, а вместе с ними — надежду на то, что дело его жизни будет в верных руках. Тут и философские раздумья о жизни, о старости, о назначении человека, тут и обращения к родному народу, благородные призывы к честности, к правде, к труду.

И пусть пропадут

Неправда и кнут,-

Добра от насилья не жди ты!

Не грабь и не лги!

Не дремлют враги,

Ты сам будь своею защитой!

И верь: ты подымешься к лучшей судьбе,

Коль разум и совесть проснутся в тебе!

Весь этот громадный душевный мир отражен Абаем в стихах тем чудесным образом, когда чувствуется, что это подлинное искусство, когда стихи немногословны, но глубоки по содержанию. Внешняя форма этого поэтического богатства оказалась для казахской поэзии той эпохи новой и необычной. Абай дал новые ритмы, новую строфику, порядок рифм, положив этим основу для развития родной поэзии, застывшей в старых формах акынского искусства.

Новым для только что зарождавшейся тогда казахской литературы было и то, что Абай первым начал переводить на родной язык Пушкина, Крылова, Лермонтова, а через него — Байрона и Гёте. В условиях той зависимости от исламистской идеологии, в которой находилась тогда казахская литература, этот шаг Абая был поистине революционным. Несомненно, что прикосновение к богатствам русской классической литөратуры определило и духовный, поэтический рост самого Абая.

Так же, как и в поэзии, Абай во всей своей просветительской и общественной деятельности настойчиво и устремленно проводил мысль о благотворности русской культуры.

В «Двадцать пятом слове» своих «Назиданий» Абай выражает эту мысль с полной ясностью:

«Помни, что главное — научиться русской науке. Наука, знание, достаток, искусство — все это у русских. Для того чтобы избежать пороков и достичь добра, необходимо знать русский язык и русскую культуру.

Русские видят мир. Если ты будешь знать их язык, то на мир откроются и твои глаза…

Изучай культуру и искусство русских. Это ключ к жизни. Если ты получил его, жизнь твоя станет легче».

Поразительно звучит этот призыв Абая в тех сложнейших условиях казахского быта, когда слово «русский» в представлении степных кочевников связывалось с понятием «урядник» или «купец», когда баи и управители, стакнувшись с этими «русскими», безнаказанно грабили свой народ. Удивителен и тот ясный анализ происходящего, который заставляет Абая тут же предупредить читателей:

«Однако в настоящее время люди, обучающие своих детей по-русски, норовят при помощи русского языка поживиться за счет других казахов. Не имей такого намерения.

Узнавай у русских доброе, узнавай, как работать и добывать честным трудом средства к жизни. Если ты этого достигнешь, то научишь свой народ и защитишь его от угнетения».

Призыв Абая перенимать у русских лучшее вызвал ненависть его врагов. Родовые старейшины, знать и богачи, хозяева степи, которой они управляли при помощи сложного механизма родового права, фетишизации дедовских традиций, при помощи подкупов, доносов русскому начальству и прочих испытанных средств насилия, видели в Абае и в его гуманистической проповеди опаснейшего противника.

В ход было пущено все, включительно до натравливания на Абая его родного брата Такежана, воспитанного в старых степных правилах. На Абая доносили царским властям, управляющим степью: уездным начальникам, губернатору. Обвиняя Абая в организации «смуты в степи», называли его «врагом белого царя», добивались обысков с целью ареста Абая. Русские ссыльные, друзья Абая, через которых он познакомился и сблизился с русской культурой, были отправлены из этих краев в другие места. «Хозяева степи» травили и преследовали учеников Абая и наконец попытались даже устроить прямое покушение на его жизнь.

Все это началось задолго до смерти Абая, но открытая борьба не испугала его. Наоборот, простые люди степи все громче повторяли имя Абая уже не только как поэта, а как единственного заступника их интересов и единственного обличителя их врагов. Авторитет и популярность Абая невольно действовали даже на врагов, и часто приговор, вынесенный им как третейским судьей, прекращал гибельную тяжбу между родами, ложившуюся обычно на плечи беднейшего степного населения.

Отдав своему народу так много душевных сил, Абай с годами начинает уставать. Поэт глубоко оптимистический и жизнелюбивый, общественный деятель, верящий в лучшее будущее своего народа, сильный и энергичный человек большого таланта и ума, Абай начинает понимать, что родился «в волчье время в волчьей стае». Встихах его появляются чувства самые мрачные.

Что может быть ужаснее для поэта, который сам умоляет свою мысль замолчать? А именно об этом и говорит Абай:

Мысль моя, не странствуй, молчи,

Коль пристанища не найти…

(1900)

Может быть, могучий дух поэта-борца и справился бы с этой ясно ощутимой им трагедией, но огромное несчастье сразило Абая: его сын Абдрахман, которому он дал русское образование и в котором видел продолжателя своего дела, будущего просветителя казахского народа, умер от туберкулеза. А вслед за тем — второй удар: от той же болезни умер другой сын Абая Магавья, талантливый юноша-поэт. Абай пережил его только на сорок дней.

Умирают люди, но не их дела, если дела эти совершались для блага своего народа.

В жизни остались стихи Абая — стихи первого и до сих пор не превзойденного мастера казахской поэзии. Стихи эти живут в народе, их читают и поют во всех городах и аулах. Поэзия Абая сроднила казахский народ с Пушкиным, а через него — и со всей русской литературой. Абай был первым, кто перевел (вернее, поэтически переложил в казахские стихи) письмо Татьяны.

Остались в нашей жизни и плоды деятельности Абая как просветителя, как неутомимого борца за сближение с великим русским народом. Заветы Абая стремиться к русской культуре, встречавшие в свое время яростный отпор казахских националистов, получили после социалистической революции благодарный отзвук в сердцах казахского народа. То, о чем мечтал когда-то Абай, стало жизненной необходимостью казахов.

И русский язык, который так любил и так уважал Абай, в котором он видел средство общения с миром, помог стихам и мыслям Абая найти своего читателя в далеких от родной степи краях: после того как стихи Абая были переведены на русский язык и выдержали несколько изданий, они стали появляться на разных языках советских народов.

В обстановке тягчайшего гнета, экономического и национального, в самых густых сумерках царизма конца девятнадцатого века вещее сердце поэта почуяло, а острый ум мыслителя отыскал единственно верный путь — чуть заметную тропу, ведущую на вершину.

Абай сделал лишь самые первые шаги. Но шаги эти были верными, по верной тропе. Сам он уже не увидел, как вышел к солнечным вершинам весь его родной народ.

Зато мы видим и теперь следы этих мужественных и твердых шагов. В каменистой почве прошлого они отпечатались навеки, и ничто их не сотрет. В этих первых шагах — заслуга Абая, поэта-борца, гуманиста и просветителя, честного друга русского народа.

1954

 

Встреча Братских Культур

Временем и делами проверена давняя и крепкая дружба литературы казахского народа с великой русской литературой. И сегодня в этом торжественном зале в час открытия декады русской литературы и искусства нельзя не вспомнить о светлом образе удивительного казаха, жившего в «волчье время, в волчьей стае», мыслителя и поэта Абая Кунанбаева. Его глубокий самобытный ум и широкое сердце почти столетие тому назад проникли в будущие судьбы казахской культуры, в будущие судьбы едва зарождавшейся тогда письменной казахской литературы, основоположником которой он был. Острый его взгляд различил во мраке времен грядущее этой литературы, расцвета которой он не представлял себе вне литературы русской, как не мыслил и будущей культуры своего народа без древней культуры России. Это было тем удивительнее, что в те времена во множестве казахских умов России была Россией царской, Россией угнетения и грабежа степных народов, Россией каторги и ссылки передовых людей.

И вот нынче просторы Казахстана встречают большой отряд русских литераторов. Примечательно, что это событие в культурной жизни республики совпадает с весьма значительным юбилеем. Недавно исполнилось ровно тридцать лет с тех пор, как писатели Казахстана впервые встретились с писателями России в дружеской беседе, во время которой было положено начало их долгим и крепким связям. Это было сразу по окончании Первого съезда советских писателей, когда Алексей Максимович Горький с особой силой подчеркнул роль и значение литератур народов Советского Союза в развитии всей советской литературы. Группа писателей Ленинграда собралась в одной из комнат гостииицы вместе с казахскими писателями. Это были Сакен Сейфуллин, Беимбет Майлин, Ильяс Джансугуров — эта блестящая плеяда основоположников казахской советской литературы. Здесь я вижу Сабита Муканова, Таира Жарокова, Аскара Токмагамбетова. Они помнят, что именно в этой беседе возникла мысль о дружеском «шефстве» писателей Ленинграда над молодой казахской литературой. Эта идея в ближайшее же время превратилась в дсйствие. Зимой в Ленииград приехали  Мухтар Ауэзов. Ленинград собрал бригаду писателей. Весной 1935 года эта бригада вышла из поезда на станции Арысь-и огромная, неизвестная нам страна распахнула перед нами свои гигантекие просторы, и великодушное гостеприимное казахское сердце приняло нас как братьев, и веками скрываемые в недрах  степей и гор богатства показали нам реальное будущее удивительной страны. В те годы она силой Великой Октябрьской революции совершала исторически прыжок из тьмы байства, феодализма, недавнего колониального угнетения в рождающееся социалистическое общество разноязычной семьи советских народов.

Здесь присутствуют три русских писателя, которые 29 лет тому назад участвовали в этой исторической поездке. Это Всеволод Александрович Рождественский, Павел Николаевич Лукницкий и — по великому для меня счастью — я. Я говорю «по счастью», ибо поистине эта поездка оказала благотворное влияние на всю мою дальнейшую литературную жизнь. Думаю, что это произошло именно потому, что, во-первых, я прикоснулся к драгоценному кладу устной казахской поэзии, а во-вторых, воочию увидел, как заново рождается талантливый и трудолюбивый древний казахский народ.

И вам понятно, с каким душевным волнением и острым любопытством я жду теперь встречи с теми районами Казахстана, которые так новлияли на мою биографию. Я опять увижу Лениногорск, бывший Риддер, опять побываю в дорогих мне местах, где в те времена создавалось первое чудо —  Ульбинская гидростанция с ее деревянным водоводом длиной в девять километров, снова выпью холодной свежей воды Громатухи, легендарной речки, про которую говорят, что, если кто хоть раз выпил ее студеной  воды, обязательно вернется в Казахстан.

Тридцать лет – сорок и для человека и для историй немалый. Огромные перемены произошли в Казахстане. То, что казалось в те годы юной мечтой, поэтическим видением, страстно желаемой фантастикой, ныне стало реальностью, вошло в быт и уже никого не удивляет. Отсюда взлетают и здесь приземляются космические корабли, здесь созревают миллионы пудов зерна, здесь недра отдают металлы, которых в те годы еще не было в Менделеевской таблице, здесь цветет молодость народа, здесь звучат стихи и музыка, здесь входят в мировую сокровищницу книги писателей. Моему поколению счастливо довелось стать свидетелем того, как вырос, окреп Казахстан, словно сказочный батыр, как он ринулся на борьбу, подвиги и победы, осуществляя древнюю мечту кочевого народа, воплощенную в былинах, сказаниях, народных поэмах.

Мы, русские писатели, гордимся тем, что вложили свою долю честного труда в строительство молодой казахской литературы. За эти годы нашей дружбы появилась первая антология казахской поэзии и прозы — «Песни степей», немало прозы и стихов переведено на русский язык. Не ослабевают личные дружеские связи как старшего поколения, так, что особенно радостно, и молодого поколения писателей русских и казахских. Мы с гордостью следим за успехами наших старых друзей Сабита Муканова, Габита Мусрепова, Габидена Мустафина, Абдильды Тажибаева, Таира Жарокова, Гали Орманова, Халижана Бекхожина, Альжаппара Абишева, Хамита Ергалиева, Сырбая Мауленова, Жубана Молдагалиева, Хусаинова, Есенжанова, Кабдолова, Ахтанова, Нурпеисова, Шаймерденова, а также русских писателей и поэтов, живущих и работающих в Казахстане,- Ивана Шухова, Николая Анова, Дмитрия Снегина, Леонида Кривощекова, Анатолия Ананьева, Николая Кузьмина. Мы с радостью видим, как выходят на прочную орбиту славы молодые поэты и прозаики — Гафу Каирбеков, Туманбай Молдагалиев, Олжас Сулейменов, Ануар Алимжанов, Кадыр Мурзалиев. Приятно заметить, что установленная за долгие годы традиция творческой дружбы продолжается нынче и старыми и новыми поколениями русских поэтов и писателей, отдающих свой талант и труд великому делу перевода казахских стихов и книг на русский язык: это в первую очередь наши Семен Липкин, Ярослав Смеляков, Михаил Луконин, Евгений Винокуров, Михаил Матусовский, Степан Злобин, Юрий Казаков.

Выезды русских писателей в союзные советские рес­публики стали хорошим обычаем. За последние годы мы проводили такие декады в Латвии и Узбекистане, в Молдавии и Киргизии, в Таджикистане и Азербайд­жане, в Белоруссии — и каждый раз мы убеждаемся в огромном значении таких творческих встреч. И каждый раз великая гордость за наш советский строй, за госу­дарственную и коммунистическую дружбу свободных равноправных народов, гордость за родную русскую литературу и радостное сознание, что мы, современные русские литераторы, известны в этих краях и любимы иноязычными читателями наших братских респуб­лик,- это справедливая гордость наполняет наши серд­ца. В самом деле, может ли быть большим счастье для деятеля литературы, если его книги и стихи проникают в сердце и ум его соотечественников, говорящих на дру­гом языке, но думающих и чувствующих совершенно так же, как он сам, и строящих то же светлое будущее.

Мы, русские литераторы, приносим сердечную, глу­бокую благодарность руководителям партии и прави­тельства Казахстана за приглашение в эту любимую нами прекрасную страну. Мы постараемся ответить на это в полную меру своих сил и душевного расположе­ния нашего народа к народу Казахстана. Радио и теле­видение безмерно расширили стены этого зала. Позволь­те мне от имени русских литераторов приветствовать наших далеких радиослушателей и телезрителей, по­здравить их, как и весь казахский народ, с блестящей победой на полях Казахстана — сдачей государству почти миллиарда пудов полновесного солнечного хлеба казахской земли, в создание которого вложено столь­ко таланта и труда хлеборобов, столько мыслей и опыта,         ученых, столько умения и мастерства механизаторов.

До скорой встречи, дорогие наши друзья читатели!

1964 г

        

Духовный брат Абая

Мухтар Ауэзов был моим другом — другом вдвой­не: в прямом смысле этого слова и другом литера­турным.

Тридцать два года тому назад, в мае 1935 года, бригада ленинградских писателей выехала на два месяца в Казахстан, страну далекую и неведомую нам. Так воплощали мы в жизнь мысли А. М. Горького о взаимосвязи братских литератур Советского Союза.

Я увидел Мухтара Ауэзова на перроне вокзала Ал­ма-Аты. Сохранилась фотография того времени: мы — молодые тогда — пожимаем друг другу руки. Думал ли я в ту пору, что нас свяжет долгая и плодотворная литературная дружба?..

Через неделю мы уехали в поездку по стране, заново открываемой нами,- по стране противоречий раннего периода строительства социализма, по стране захваты­вающих дух возможностей, по стране, где жил и тру­дился народ, который совершил фантастический пры­жок из феодализма в социализм.

Мы посещали молодые колхозы, мы заезжали в только что организованные совхозы, мы присутствовали при рождении будущих индустриальных гигантов. Мы видели и весь блеск осуществляемой мечты строи­тельства коммунизма в кочевой, отсталой, бедной стра­не, где не так давно было лишь три процента гра­мотных.

Мы посетили Риддер и Акджал — кладовые подзем­ных богатств. Мы увидели воплощенную мечту энерге­тики — наивный деревянный многокилометровый водо­вод первой в Казахстане Ульбинской ГЭС.

В фантастическом этом путешествии в грядущее все часы и минуты рядом со мной был Мухтар Ауэзов — спокойный, мудрый человек, который видел одновре­менно и будущее и прошлое своей страны, своего на­рода.

К тому времени Мухтар Ауэзов был известен как драматург, как создатель нескольких пьес о револю­ции и о прошлом своей отчизны. Однажды мы на паро­ме переезжали Иртыш. Паромщик, старик казах, подо­шел к нашему «козлику» (как назывался тогда перве­нец Горьковского автозавода) и спросил по-русски, что за люди. Я ответил: ленинградские писатели и казах­ский писатель Ауэзов. Он выслушал это равнодушно и обратился по-казахски к Мухтару. Вдруг лицо его просветлело: видимо поняв, кто перед ним, он сказал фразу, которую я легко понял: «О-о! Муха!-Мухтар Ауэз-ага! И потом оживленно продолжал что-то говорить.

Ауэзова тогда казахи знали как Мухтара (почтительно — Муха) и любили как первого создателя казахских пьес.

Поездка по Казахстану привязала меня на долгик годы к удивительной этой стране настолько, что внимательный читатель во многих моих флотским рассказах найдет Казахстан. Это естественно: Казахстан стал для меня одним из важнейших стимулом, определивших мое общественное сознание. Я воочию увидел страну резких контрастов и неограниченных возможностей, страну огромного будущего, которая наилучшим, на мой взгляд, образом доказывала справедливость революции Великого Октября и последующего развития ее в коммунизм. Этому усовершенствованию моего мышления весьма помог мой сосед в «козлике» — умный и философичный друг Мухтар Ауэзов, человек сложной биографии, полномочный представитель рождающейся казахской советской интеллигенции.

Русский его язык был поразительно цветист и красочен. Рассказывая мне о степи, где он родился, он находил необычайно яркие и действенные сочетании  русских слов,- и невольно думалось, с каким же блеском владеет он языком родным! Удивительно милым движением он складывал в трубочку полные свои губы и произносил нараспев: «Это золотое для меня мнение» или: «Вам как моряку здесь открывается далеко уходящий вдаль зелено-желтый простор нашего степного океана». И когда, оглядывая этот простор, он начинал рассказывать о прошлом степи, в которой он родился, мы видели перед собой не современного прозаика, в вдохновенного акына-импровизатора, поющего жизнь не в стихах,- в прозе, расцвеченной прелестными неологизмами, яркими и запоминающимися. Впоследствии, когда мне посчастливилось работать над, переводом его романа «Абай», я вспоминал эти поразительные обороты и вводил их в русский текст, что придавало ему подобие пышных и глубоких казахским афоризмов.

Проза его была одновременно эпична и глубоко чувственна. Можно было бы сказать «лирична», но слово «чувственна» точнее выражает его привлекательное свойство окрашивать эмоцией (чувством) и пейзаж, и историческое отступление, и уж, конечно, диалоги.

 А. М. Горький говорил, что язык — первоэлемент литературы. Мухтар отлично владел казахским язы­ком, и это помогло ему создать обширную и красочную картину степи конца прошлого и начала нашего века. Родовые распри, смелые ростки нового, множество контрастных натур и борющихся друг с другом персо­нажей, прелестные и чистые отношения влюбленных — все это видимо, зримо, реально. И над всем этим высит­ся фигура степного мудреца, человека, идущего впере­ди своего общества, «родившегося в волчье время, в волчьей стае», как говорит он сам о себе,- Абая Кунанбаева, основоположника казахской письменной литера­туры и общественного деятеля, призывавшего к дружбе с великим русским народом и его культурой.

Не будет преувеличением сказать, что есть нечто общее между Абаем и Мухтаром: во-первых, зрелый литературный талант и, во-вторых, мечта о светлом бу­дущем своего народа. Именно потому, что Мухтар Ауэзов сумел переплавить в своем творческом тигле яркую индивидуальность Абая вместе со своей собственной, су­мел из светлого настоящего проникнуть в темное про­шлое своего народа, именно потому, что он как бы про­должил великие заветы своего предка,- роман «Абай» завоевал любовь и признание всесоюзного читателя и вышел на просторы истории в переводах на многие за­рубежные языки.

Мухтар Ауэзов умер слишком рано. Несомненно, он мог бы создать крупные произведения. Величественная эпопея «Абай» остается памятником его глубокому ли­тературному таланту и спокойной мудрости.

1967 г.

Источник сканирования: Соболев Л.С. Десятилетия дружбы. Очерки и статьи о Казахстане. — Алма-Ата: Жазушы, 1971.

Подготовили к печати Улдана Алимбекова и Меруерт Бопбекова, магистранты института Абай.