Доклад Президента Н. А. Назарбаева

Дорогие соотечественники! Уважаемые гости!
Сегодня у нас — великое торжество. Мы собрались в этом величественном дворце, чтобы выразить вечную непреходящую любовь немеркнущей памяти своему самому славному сыну и мудрейшему наставнику. Это стало нашей давней традицией — собираться вот так в каждое десятилетие со дня его рождения, чтобы по. достоинству оценить наше прошлое’ и взвесить на весах разума наши ближайшие ориентиры. И при этом каждый раз имя Абая достигало новых вершин и возвеличивались честь и достоинство нашего народа. Было время; когда мы безмерно радовались тому, что драгоценное наследие нашего главного поэта не оказалось растоптанным классовой идеологией и обрело неизменную значимость во всех грядущих поколениях. Потом мы с законной гордостью восприняли тот непреложный факт, что достоинство поэта не ограничилось сугубо национальными рамками, а вошло в сокровищницу культур соседних народов и дальних стран. Нынешняя наша радость еще более значима. И мы вправе сердечно поздравлять друг друга и не скрывать поистине всенародного ликования.
Известно, что Абай всегда мечтал быть не сыном отца, а сыном Отечества. И сегодня он достиг своей мечты и гордо восседает на самом почетном месте нашего торжества как признанный всем миром мудрый и прозорливый учитель, поэт и гений человечества. И тому веским доказательством служит то, что нынешние торжества начались не в Алматы и Семипалатинске, не в Карауле и Жидебае — родине поэта, а в передовых странах Запада и Востока, в широко признанных государствах Европы и Азии, в таких крупнейших столицах цивилизации, как Москва и Стамбул, Париж и Пекин. Этому мы обязаны прежде всего доброй воле авторитетнейшей международной организации, чутко улавливающей духовное и культурное дыхание всей планеты, — ЮНЕСКО, которая с горячим сочувствием восприняла нашу просьбу, сочла возможным нарушить сложившуюся традицию чествования «круглых» календарных дат, объявила нынешний год «Годом Абая», приняла решение отметить юбилей во всем мире под ее эгидой. Мы это расцениваем как высокую морально-политическую поддержку молодому государству, лишь недавно обретшему суверенитет и вошедшему как равноправный член в сообщество независимых стран, как доброе и благосклонное внимание и доверие нашему народу.
Я считаю особым долгом выразить от имени всех казахстанцев свою искреннюю признательность, безмерную благодарность организации ЮНЕСКО, ее Генеральному директору, нашему дорогому гостю, выдающемуся общественному деятелю, известному поэту, глубокоуважаемому Федерико Майору. От всего сердца выражаем также нашу благодарность всем государствам и авторитетным международным организациям, которые уже отметили или еще отметят юбилей Абая, внесли заметный вклад в пропаганду его наследия, прислали на сегодняшний праздник своих ярких представителей. В этом зримо проявляются складывающиеся новые духовные отношения, свидетельствующие о торжестве идеалов демократии и гуманизма в мировом пространстве. Подлинное братство в единстве. Духовное родство единых в радости и в горе народов укрепляет нашу веру в завтрашний день. Казахи искони говорили «посол народы сближает, сеющий раздор — разъединяет». Мы не скрываем нашего безмерного удовлетворения по поводу того, что Абай, так ярко выразивший честную и открытую душу нашего народа, стал в наши дни блистательным послом духовного единения, призывающим народы земли к миру и согласию. Истинный сын прославляет свою страну, а благодарная страна — своего сына. На нынешнем сложном историческом переломе когда наше юное государство явилось миру как надежный партнер, благожелательный союзник и верный спутник на пути к цивилизации, мы вновь и вновь благодарим судьбу за то, что имеем в лице Абая такую достойную, гордую духовную опору.
Мы воздаем хвалу и нашему Создателю за то, что наш народ продемонстрировал всему миру способность беречь и почитать свою святыню. Великое счастье — жить в такую эпоху и служить верой и правдой такому народу и такому обществу. И это мы также воспринимаем как дар судьбы. Ощущение и осознание этого милостивого дара укрепляет наш дух и придает новые силы и надежду. Историческая правда многогранной и многотрудной истории, выпестовавшей такого гиганта, как Абай, является закономерным продолжением, тех эпохальных явлений, которое мы переживаем в настоящее время. Если мы сумеем, глубоко вникнув во все закоулки и излучистые перекрестки его, Абая, судьбы и духовных исканий, сделать из этого серьезные выводы, то мы окажемся в силах понять и осмыслить ту таинственную связь е нашим нынешним этапом развития и обрести для себя немало полезного и поучительного. И всем нам стало бы предельно ясно: как не мог не размышлять так мучительно и писать так горько Абай в свою сложную эпоху, так невозможно не мучиться, не действовать, не дерзать и нам в наше время.
Почтенная публика!
Особые условия, как известно, побуждают к нестандартным поискам и действиям. В таких случаях необходимы могучие талант и воля. Потому-то вечно беспокойный людской род, неизменно устремленный вперед, к новым вершинам, в своей нескончаемой духовной борьбе искони ищет и высоко почитает смелых и мудрых личностей, первопроходцев, способных разглядеть в сумеречной дали ясную цель и верную дорогу.
Не обладая путеводной идеей, ничего не добьешься. Без нее не взрастить в душе чести и достоинства. Человек, лишенный этих качеств, не то что других — себя не облагодетельствует. Без них национальное самосознание — пустое. Тогда уже не выбраться на широкую дорогу развития, тогда ты обречен бесцельно тащиться по заросшей травой забвения тропинке бытия, оглушенный ничтожными заботами тусклого существования. Чтобы вывести нацию и общество из тупика, из обреченного состояния, необходим щедро наделенный талантами, избранный самой природой и историей предводитель с пророческим видением, ангельской чистотой помыслов, львиным бесстрашием.
Именно такими качествами вкупе с поразительным интеллектом и могучим духом обладал Абай, что и позволило ему вознестись в эпоху безвременья и встать в избранном ряду духовных рыцарей человечества. Не осмыслив всесторонне его эпоху, невозможно постичь глубинную суть его творческого наследия.
То была особенно тяжкая пора в истории казахов: Не трудно представить положение огромных степных просторов, оказавшихся на пути хищных стратегических интересов империи решившей захватить как можно большую часть земного шара, как можно дальше продвинуться через Среднюю Азию на юг и восток. Империи во, всех отношениях было невыгодно лишаться такого лакомого куска. Для этого нужно было разрушить исторически сложившуюся национальную систему правления страной. Надо было силой внедрить в степь порядки и форму власти могущественной метрополии. Было спешно и искусственно создано несколько карликовых ханств, нарушена этнотерриториальная целостность. Потом раздробили народ и земли ханства по родовым и племенным признакам на волости и аулы.
Таким образом, ханства ловко расчленили, словно тушку овцы, лишили какой-либо самостоятельности, поневоле включили в состав разных губерний, в которых народ мигом превратился как бы в поселенцев. На троны недавних ханов царское правительство посадило волостных правителей из числа «верноподданных казахов». Разорвав все былые традиционные связи, крепившие единство народа, образовали новую, чуждую систему правления по аулам, волостям, уездам. В самых низах, в аулах и волостях, отныне верховодила местная знать, «аткаминеры», уездами и областями управляли верные царю военные чиновники. Таким образом, казахи на своей исконной земле очутились в роли бесправного пришельца. Народ лишился не только национального, но и родоплеменного единства, между ним посеяли раздор и смуту. По указанию сверху его «растащили» по пограничным Сибирской, Оренбургской, Астраханской, Туркестанской губерниям, а Мангистау подчинили поначалу Закавказской, потом Прикаспийской областям. Более плачевной участи некогда единого народа невозможно было и представить. Должно быть, немного на земле народов, не испытавших ига колониализма, но такого народа, как казахи, который в течение одного века претерпел столь сокрушительные реформы, столь тяжкие удары и испытания судьбы, вряд ли еще окажется на земле.Таковой была коварная колониальная политика, преследовавшая цель превратить огромное пространство номадов в стратегический плацдарм для расширения своей территории. Ради этого империя пошла на разрушение исторической государственности и лишение всяких человеческих прав ее исконных обитателей. Не секрет, что и ныне еще дают о себе знать подобные имперские замашки и амбиции в заявлениях и программах разного рода воинственных, политиканствующих ястребов и патентованных горлопанов. Особенно возмутительно слышать рассуждения иных «оракулов», мечтающих о возврате канувшей в Лету эпохи, когда позволительно было по собственному хотению и капризу произвольно перекраивать территории, изгонять целые народы с насиженных мест, превращать их в безропотных скотоводов, чтобы самим безнаказанно пользоваться всеми ресурсами богатого края. Таких самодуров было в избытке и во времена Абая. Им мало было истерзать землю, унизить народ, им хотелось еще отравить национальное сознание, поглумиться над языком, верой, обычаями и нравами, заставить забыть древнее самобытное искусство, ремесла, историю, стыдиться национального своеобразия, и проводилась эта политика с особой изощренностью, тонко и методично. Так родилось отвратительное явление — «окультуривание инородцев». Так чебак слепо кидается на наживку, насаженную на крючок. Так мотылек бездумно летит на огонь..Быстро предались забвению единство и согласие. Избирательность в обучении, в привлечении к службе имела целью, с одной стороны, откровенную русификацию, с другой — разжигание зависти и враждолюбия. Более того, даже просветительство обрело недобрый умысел. Народ, в течение века отчаянно отстаивавший свою честь, начали под видом заботы о нем вовлекать в коварно расставленные силки. Те, которые испугались правительства, строившего вместо школ военные укрепления, наводнившего степь вместо книг пушками, убирались подальше, в безлюдные пустыни. Другие, что оставались на исконных землях, вынуждены были довольствоваться жалкой долей мелкого служителя или даже батрака. Плодородные нивы, доходные места и благородная служба доставались лишь переселенцам из глубин империи. Средства, отпущенные на развитие окраин, предназначались отныне на благоустройство переселенцев. Те, что искренне ратовали за образование инородцев, высмеивались, как выразился высокий царский сановник в письме к степному губернатору — «за чрезмерное человеколюбие!». И если к началу века число получивших: русское образование казахов достигло одного процента, то это главным образом за счет пожертвований местных благодетелей — богатеев и жадно стремившихся, к знаниям энтузиастов-аборигенов.
Все живое стремится к свету, к жизни. Нет существа, стремящегося к самоуничтожению. Так и народ. Сколько бы он ни испытал тягот и унижений, надежда его не покидает. Он стремится к тому, чего достигли другие народы. И если во имя такой великой цели восемь веков назад один из наших соплеменников в поисках знаний отправился в далекий путь, на юг Азии, то в прошлом веке в нашей земле появилась уже целая когорта подобных дерзновенных мужей, охваченных тем же стремлением. Но как не можем мы утверждать, что высокие помыслы Аль-Фараби были навеяны отеческой заботой арабского халифата, так немыслимо увидеть в поступках горстки отчаянно смелых сынов степей прошлого века, жадно потянувшихся к знаниям, проявление особой заботы царского самодержавия. В просвещении выходцев из окраин также существовала своя продуманная система. Однако она стала действовать в основном со второго десятилетия нынешнего столетия. Значит, стремление к образованию, к знаниям до этого времени следует расценивать как духовный подвиг отдельных личностей, вызванный острой необходимостью национального бытия.
В этом проявилась завидная дальновидность растущего национального самосознания, чутко уловившего в своем историческом развитии, что старый экономическо-общественный уклад жизни окончательно изжил себя и на его смену все решительнее заявляет о себе новая общественно-экономическая формация. Нельзя в этом закономерном явлении усматривать некую случайность. Это было бы поверхностным взглядом на жизнестойкость национального духа. В таком случае нам бы никогда не дано было разгадать феномен такой гениальной личности, как Абай. Величие и феноменальность гения Абая выразилась именно в том, что в эпоху колониального гнета и унижения он сумел — наперекор всем мерзостям бытия и судьбы — поднять на небывалую высоту стойкость национального духа, воспевая и внедряя в сознание своих соплеменников упорство и дерзновение вместо оглядчивой трусости, целенаправленность вместо растерянности, стремление к знаниям вместо невежества и убогого карьеризма, деяния вместо смиренности. Истинный деятель, по-настоящему заботящийся о своем народе, ищет и находят путь к новым вершинам.
Абай сполна испытал все тяготы своего смутного времени. Отец его, Кунанбай, был крупной, колоритной личностью, влиятельным как среди степных воротил, так и среди царских чиновников, уверенно чувствовавший себя как в старом, так и новом времени, своеобычным человеком, которого один из европейских путешественников-очевидцев характеризовал «степным Цицероном». Мудрый, властный, честолюбивый отец отозвал юного Абая из мусульманского медресе и русской приходской школы, чтобы привлечь к делам правления. Он окунулся в самую гущу беспощадной борьбы между старым и новым, Между родоплеменными традициями и циничной психологией самодержавного колониализма, стараясь быть заступником униженного со всех сторон, бесправного народа. Однако вскоре убедится в тщетности своих усилий. Рано разочаровавшись во всем, он расстается с недавними иллюзиями молодости и всецело отдается творчеству, посвящая ему последние двадцать лет жизни. И вот ныне труд его стал гордым достоянием всего человечества. Как поэт, Абай поднял импровизационную поэзию казахов до уровня подлинно реалистической письменной поэзии. Расширил ее тематику. Внедрил доселе неведомые ей жанры и формы. Отказываясь от традиционных внешних описаний и многословных трескучих восхвалений, создал глубокую социально-философскую лирику, раскрывающую внутреннее состояние человека и глубинные течения многогранного бытия. Нежность, мелодичность, чувственность восточной поэзии обрели в его творчестве удивительное созвучие с интеллектуальностью, психологизмом западной литературы.
Воистину без Абая не могла бы родиться подлинно абаевская школа — школа письменной литературы начала XX века с ее гражданским пафосом, стилевым разнообразием, остросоциальной направленностью, яркой художественной палитрой. В лирике Магжана Жумабаева, Бернияза Кулиева, Шангерея Букеева, Шакарима Кудайбердыева, в научно-политической публицистике Алихана Букейханова, Ахмета Байтурсынова, Омара Карашева, Халела Досмуханбетова, Мухамеджана Серали-на, в прозе Султанмахмута Торайгырова, Спандияра Кубеева, Миржакыпа Дулатова, Жусупбека Аймаутова с блеском отразился новый, глубоко национальный этико-эстетический критерий литературной школы, разработанной и систематизированной гениальным опытом Абая. Облагороженная этим священным источником наша многопластовая, многожанровая художественная литература стала надежной духовной опорой в трагических испытаниях XX века. Она верно служила не только своему народу, но и отвечала высоким эстетическим требованиям многонационального читателя бывшего Союза и даже мира. И в этом смысле мы бесконечно обязаны уникальному таланту Абая, еще в прошлом веке смело раздвинувшего границы национального мировосприятия.
Значительным явлением мирового масштаба Абай стал отнюдь не только благодаря своим литературным поискам. Он не ограничивался ее рамками. Литература оказалась для него своеобразными золотыми вратами в безграничный мир всечеловеческого духа, распространяющийся от глубокой древности до космических далей, которые возможно объять лишь быстрокрылым разумом; она, литература, предоставляет возможность проникнуть во все сферы основополагающего бытия, во все бесконечные явления мира, человека, нации, истории, духа в их неразрывном единстве, целостности, гармонии и раздвинуть границы человеческого познания. Сложная и противоречивая реальность эпохи предопределила мощь и масштабы абаевской мысли, его исследовательский пафос. В напряженных поисках выхода к истине он всесторонне осмыслил национальный склад своего народа, определил всю глубину его трагической участи. И он начал мучительно искать противоядие от всех его бед, верный путь к его будущему. Глубоко сострадая, сочувствуя ему, Абай сам поднялся на высоты всечеловеческого гуманизма. Он преодолел в себе все дрязги, случающиеся между людьми и народами. И хотя не жаловал чиновников-правителей, к соседнему русскому народу и к другим нациям неизменно относился с вниманием и уважением. Презирая царское правление, искренне почитал великую русскую культуру и учился у нее.
Был убежден: духовное взаимовлияние сближает многочисленные и малочисленные народы. Считал: человек человеку друг. И людской род воспринимал в единстве, не деля его на Запад и Восток, на ближних и дальних. Во имя улучшения жизни степняка полагал необходимым внимательно изучать быт и культуру развивающихся народов. Настойчиво искал пути оздоровления социальной среды, в которой обитали его соплеменники. Делился своими наблюдениями и раздумьями. Имел огромное влияние на казахскую интеллигенцию начала века, устремившуюся к социальному прогрессу. Казахское общественное сознание XX века всколыхнулось его гуманистическими и просветительскими идеями. К общественно-социальным раздумьям Абая следует особенно внимательно прислушиваться в наши дни, когда в обществе происходят кардинальные перемены. Совершенно очевидно: великий философ степи отнюдь не призывал лить любвеобильные слезы сострадания к бедному люду. Истинную любовь к народу он видел в пробуждении его чести и гордости, его гражданской активности и самолюбия, дабы тем самым взять свою судьбу на собственные плечи. На такой решительный шаг заставили Абая пойти, с одной стороны, проводимая царскими сатрапами политика унижения человеческого достоинства, а с другой — расцветающее на глазах социальное плебейство. Абай понял: бороться с этим злом в открытую — безнадежно. Дитя, родившееся после подавления восстания Кенесары, едва успев выбраться из колыбели и встать на ноги, понимало, что свобода ему уже не светит, что оно обречено жить под гнетом, и видело оно только ничтожную тяжбу мелких корыстолюбцев. Так есть ли путь к духовному возрождению? Оказывается, есть. Абай советует: трудись, избавься от бедности. Ибо: «Голодному человеку нелегко сохранять благоразумие и честь, еще труднее сохранить постоянное стремление к наукам. Только тогда, когда человек свободен от заботы о куске хлеба, он сам чувствует необходимость знаний и культуры…» Но у кого, где искать знания и культуру? Абай отвечает: «Нужно овладевать русским языком. У русского народа разум и богатство, развитая наука и высокая культура… Русская наука и культура — ключ к осмыслению мира, и, приобретая его, можно бы намного облегчить жизнь нашего народа». Ответ несколько неожидан. Не слишком ли он прост, утилитарен? И чем он, собственно, отличается от постылых, фарисейских назиданий царских чиновников? Но те заинтересованы в унижении, в умалении достоинства степняка в широкополом чапане и мерлушковом треухе. Абай же спешит приподнять его, уравнять в правах и достоинстве. В его представлении: «Чтобы избежать пороков русских, перенять их достижения, надо изучить их язык, постичь их науку… Изучив язык и культуру других народов, человек становится равным среди них, не унижается никчемными просьбами». Отсюда вытекает такой вывод: отстоять свое достоинство можно лишь сравнявшись по уровню культуры и образования с теми, кто тебя унижает или угнетает. Другой возможности для равенства между большинством и меньшинством, сильным и слабым просто-напросто нет.
Вот это свое кредо, кажущееся с первого взгляда упрямством, Абай доказал собственной жизнью. Живя в отдаленном кошомном казахском ауле, он изучил не только большинство русских классиков, но и переводил их на казахский язык и убежденно пропагандировал их творчество. Более того, через русский язык он ознакомился с Байроном, Гете, Шиллером, Лесажем, Дюма, Мицкевичем и также «озвучил» их по-казахски. Любознательный ум его проник и в древнегреческую и древнеримскую эпоху, он пристально изучал труды выдающихся мыслителей от Аристотеля и Сократа до Спинозы и Спенсера. Внимание его привлекли и исследования Дарвина, а также труд профессора Нью-Йоркского университета Джона Уильяма Дрепера; он пытался вникнуть в историю развития общественной мысли в Европе, понять взаимосвязь между католицизмом и наукой. Потому-то и признался он как-то: «Моя Кааба переместилась на Запад».
Проникновенный поэт, чуткий и глубокий мыслитель, он стремился осмыслить жизнь степи через жизнь остального мира. Он вновь и вновь перечитывал знакомые с детства фолианты на арабском и персидском языках, со свежим взглядом вникал в поэзию, историю, философию Востока, оценивал их по-новому. Особенно внимательно изучал он работы Табари, Рабгузи, Рашид-аддина, Бабура, Абылгазы. Основательно овладел восточной логикой и мусульманским правом. Был хорошо информирован о культурно-духовной жизни Центральной и Южной Азии своего времени… Скачать полностью