монолог первый

До этих лет, плохо ли, хорошо ли, но мы прожили целую жизнь, где и боролись, и дрались, и тягались, и вздорили, словом, было много всякой возни. Теперь пол­жизни уже прожито: мы устали, утомились, постигли бренность и суетность всех былых деяний своих, осозна­ли смехотворность всех своих усилий. Так как же теперь прожить нам остаток жизни, каким образом? Я и сам в недоумении перед этим вопросом.

Усердствовать в устроении народа? Нет, народ не­возможно устроить. Может, этим займутся те, кто хочет испытать горький вкус поражения или самонадеянные юнцы, чей пыл еще не остыл, а душа полна задора. Но меня — упаси боже!

Усердствовать в преумножении стад? Нет, не могу. Пусть дети сами усердствуют по мере своих потребно­стей. У меня нет никакого желания на старости лет усердствовать в преумножении того, чьих плодов я уже не увижу и что станет дармовой добычей всяких воров, подлецов и попрошаек.

Усердствовать в преумножении знаний? Но для это­го нет собеседников просвещенных в науке. С кем тебе делиться познанным, спросить непознанное? Что толку сидеть в безлюдной пустыне с отрезами материи и не­нужным метром в руках? Когда нет людей сочувствующих и способных понять, знание само по себе рождает лишь скорбь, которая приводит к преждевременной ста­рости.

Усердствовать в религиозном служении? Нет, и это невозможно, и в этом деле прежде всего нужен покой. Когда ни в душе твоей, ни в образе жизни нет ни грана покоя, среди этого народа, на этой земле, какое может быть служение?!

Усердстовать в воспитании детей? Нет, не могу. Я бы попытался, но не знаю как их воспитывать, к какой сте­зе готовить, где я найду им общество, к какой деятель­ности направлю? Если я не нашел для своих детей мес­та, где они в тишине и покое могли бы извлечь пользу из своей жизни и знаний, если я не знаю куда их напра­вить, к какой деятельности призвать, для чего я их буду тогда воспитывать?! Какой тогда смысл в моем усердии?

Наконец, я пришел к мысли, что буду записывать на бумагу все, что приходит мне на ум, буду усердствовать в соитии черных чернил с белой бумагой, и тогда любой, кто найдет нужное для себя слово пусть перепишет пли прочитает, если же не сочтет нужным, я сам останусь наедине со своим словом, в конце концов я порешил на этом и теперь я буду усердствовать только в этом, иное меня не интересует.

монолог седьмой

Дети, едва появившись на свет, рождаются с двумя видами потребностей. Одни хотят есть, пить, спать. Все это потребность тела, без этого плоть не сможет стать вместилищем души, потеряет способность к развитию, лишится всех сил.

Другие рождаются с жаждой познания. Их влечет все, что встречается на их пути, любой блестящий пред­мет вызывает их интерес. Они тут же отправляют его в рот, пробуют на вкус, прижимают к шее пли к лицу, бросаются на звук музыки. Подрастая, стоит им только услышать собачин лай или блеянье овец, или чей-то смех, или чей-то плач они тут же выбегают с вопросами: «Что это?», «А что это?», «А что это он делает?», «А почему он так делает?» И что бы они не увидели или не услы­шали, обо всем спрашивают, не зная покоя. Все это — потребность души, проистекающая из желания узнать, увидеть, научиться.

И в самом деле, если не познавать явные или сокры­тие тайны мира в целокупности, или хотя бы поврозь, это значило бы унизить свое человеческое достоинство. Существо не желающее познавать имеет душу не чело­веческую, а животную. Ведь изначально Всевышний создал человеческую душу способнее животной и имен­но в мере познания. И вот я недоумеваю: почему эту страсть к познанию, ради которой мы в детстве, при всей своей неразвитости и неразумности, забывали и сон, и еду, теперь когда мы повзрослели и преисполнились разума, не направили по пути знающих, т. е. тех, кто нашел способ умножить свои знания. Ведь нам надо бы­ло преумножить это богатство, привитое и развитое в детстве с такой страстью, ибо это была пища души. Нам изначально необходимо было стоять на том, что душа важнее тела и что оно всегда должно покорствовать душе. Но, нет, мы так не смогли, галдя и вопя, как воронье, мы так и остались в своем аульном дерьме. Оказалось, что душа властвовала над нами лишь в юности. Но по­взрослев и войдя в силу, мы не дали ей властвовать. Мы заставили душу покорствовать телу, перестали воодушев­ляться и внимать всем сердцем, перестали доверять своему внутреннему голосу. Наш взгляд теперь стал удовлетворяться лишь внешним. При этом мы утешаем себя тем, что живут же другие, ничуть не тяготея к внут­реннему смыслу явлений. Если кто-то нас поправит, мы не внимаем ему, ибо на этот случай у нас заготовлены пословицы типа: «Каждому — свое», или «Чем разбога­теть на чужой мудрости, лучше быть бедным при своем уме». Ничего другого мы не знаем. А когда говорят, не воспринимаем.

Если в груди нашей нет света, а в душе нет веры чем же тогда мы, лупоглазые, лучше животных?! Ведь даже в детстве мы были приличнее. При веем своем неразу­мии мы были достойны звания человека, ибо стремились познать мир вопреки своему неведению. А ныне мы хуже животных. Ибо животные не знают, зато и не претенду­ют называться знающими. Мы тоже ничего не знаем, но настолько упорны в своем невежестве, выдаваемом за знание, что готовы пасть замертво с лопнувшими от на­пряжения кровеносными сосудами.

из монолога десятого

…надо находить знания. Без знания нет ни загробно­го мира, ни земной жизни. Без знания никакая молитва, никакой пост, никакой хадж не могут считаться дейст­вительными и называться богослужением.

из монолога тринадцатого

Вера есть признание абсолютного и неизменного един­ства и бытия Всевышнего и его послания переданного Нам через нашего пророка, да благословий Аллах его имя! Теперь для того, чтобы полноценно веровать в эту веру нужно два условии. Если вы в состоянии при по­мощи разума аргументированно доказать истинность принятой вами веры, это называется якинн иман, или истинной верой.

При втором условии нужна стойкость, когда вы при­дя к вере посредством чтения или слушания мулл, не­поколебимо верны ей, что бы ни случилось, пусть даже иод угрозой убийства или разнообразного насилия со стороны множества людей. Такую веру называют иман таклиди, или традиционной верой.

Теперь для того, чтобы сохранить эту веру нужны храброе сердце, непоколебимость духа и крепость тела. Но как тогда назвать тех, в ком нет знаний для истин­ной веры и стойкости — для традицонной, всех тех, ко­торые покорствуя обману, внушению или принуждению объявляют белое черным или черное белым, или лож­ное — истинным? Да хранит нас Всевышний от такого рода невежд и клятвопреступников. Поэтому вы долж­ны знать, что нет иных способов веры’, кроме вышеозна­ченных двух.

монолог четырнадцатый

Есть ли у человека что-либо дороже его сердца? Но у нас, у казахов, среди всех качеств сердца признается лишь воинственность или доблесть. Иных свойств этого благородного органа мы не различаем. А между тем и сострадание, и доброта, и радушие к людям, пусть даже чужим и незнакомым, и справедливость к ним, когда не желаешь им ничего, чего не желаешь себе, все это на­ходится в ведении сердца. И любовь — в ведении серд­ца. Когда язык покорствует сердцу,  попирается ложь.

Но когда он покорствует расчету, попирается сердце. Поэтому, если не называть доблестью восприимчивость и верность слову или отвращение ко злу или способность при определенных обстоятельствах выступить против большинства, а не следовать за ним подобно собаке бредущей за караваном пли способность как бы то ни было тяжко, признать то, что соответствует справедли­вости, и как бы то ни было легко, не признавать того, что не соответствует справедливости, то иного рода доб­лесть не что иное как волчья доблесть.

Тем не менее, надо признать, что казахи тоже люди. Надо понять, что они опускаются не от недостатка ра­зума, а оттого, что в их сердцах нет воли и упорства, чтобы поступать по внушению разумных. Я не верю тем, кто утверждает что поступил по неведению. Многие из них хотя и знают, но вследствие своего постыдного без­волия не придерживаются знания. Редко какой казах, однажды связавшись со злом, может найти в себе му­жество отойти от него. Поэтому я полагаю, что все те хваленые джигиты, которых величают могучими, доб­лестными, ловкими, есть па деле несчастные, сбитые с толку пустыми восхвалениями корыстных людей. А ина­че как назвать достойным того, кто не смог отказаться и отойти от отступничества перед богом, или перед совестью и честью, кто постоянно предаваясь злу, погря­зая в бахвальстве, не разу не углубился в себя, не усом­нился в своих поступках, в то время как даже его право называться человеком вызывает большие сомнения.

монолог семнадцатый

Воля, Разум, Сердце заговорили каждый о своем ис­кусстве и заспорив, предстали пред судом Знания.

О, Знание,— молвила Воля,— ты знаешь, что ничто в мире не достигает совершенства без моего участия; прежде всего, чтобы познать тебя надо учиться с усер­дием и прилежанием, а этим заведую я, усердие в отправлении культа — тоже в моем ведении. Без труда, поддерживаемого мной, невозможно научиться искусст­ву или преуспеть в каком-либо предприятии. Разве не я предостерегаю людей от пристрастия к недостойному, от греховности и легкомыслия, от плотского греха и прочих заблуждений? Так почему же эти двое не признают мо­его первенства?

Я тот, кто знает о вреде и пользе в земной и загроб­ной жизни,— вступил в дискуссию Разум.— Знания вос­принимаются мной. Но если эти двое не могут без меня извлечь пользу и уберечься от зла, не говоря уж о вос­приятии знания, то как они могут состязаться со мной?

Потом молвило Сердце:

—    Я — царь человеческого тела, я перегоняю кровь, ду­ша обитает во мне, без меня нет жизни, сытого челове­ка, лежащего в теплом доме на мягкой постели, я за­ставляю ворочаться и думать о незавидной участи бес­приютного бедняка,— без постели, одежды, и пищи, стра­дающего от холода и голода. Это от меня идет уважение к старшим и милосердие к младшим, однако, меня не содержат в чистоте и потому опускаются сами. Но ког­да меня содержат в чистоте, я ко всем отношусь одина­ково. Это я радуюсь всему доброму и с негодованием отвращаюсь от всего недоброго. Справедливость, благо, совесть, сострадание и доброта происходят из меня. Как видишь, без меня участь этих двоих была бы сомнитель­на? Так как они смеют состязаться со мной?!

И тогда Знание, внимательно выслушав всех, ска­зало:

—    О, Воля, все сказанное тобой верно. Верно и то, что в тебе есть и множество других благородных качеств и что без тебя ничего достичь невозможно. Однако, ты столь же жестоко, сколь и могуче. От тебя много и поль­зы, и вреда. Иногда ты стойко держишься добра, иногда не менее стойко поддерживаешь зло. Вот что плохо в тебе.

Затем оно обратилось к Разуму.

—    О, Разум! Все сказанное тобой тоже верно. Верно и то, что без тебя невозможно познание. Веди, именно с твоей помощью мы познаем и Создателя и его творение. Но ты не довольствуешься этим, ведь и расчетливость, и хитрость — все происходят из тебя. На тебя опирают­ся и добрый, н злой, ты же верно служишь обоим. Вот что плохо в тебе. Поэтому мой долг — объединить вас всех. Но при этом власть надо отдать Сердцу. Разум, в тебе много лазеек, но сердце отринет их. Когда призо­вешь к доброму, сердце откликнется со всей душой. Не только откликнется, но и обрадуется. Но когда ты при­зовешь ко злу, оно не только не последует за тобой, но и выгонит тебя из дома.

О, Воля, в тебе столько мощи и силы, но сердце укро­тит и тебя. Оно бросит все твои силы на благое и заста­вит воздержаться от негодного. Словом, объединитесь все трое и отдайте власть над собою Сердцу,— подыто­жило Знание.— Если вы все трое сойдетесь в одном че­ловеке так как я описал, он станет одареннейшей лич­ностью, пылью с ног которого можно будет исцелять слепых. Если же вы повздорите, я встану на сторону сердца. Это и есть путь праведности, так сказано в кни­гах. И потому содержите свое сердце в чистоте, ибо Все­вышний судит вас по состоянию вашего сердца.

из монолога двадцать пятого

Надо учиться по-русски. И мудрость, и богатство, и ремесла, и знания — все у русских. Для того чтобы убе­речь себя от вреда с их стороны и приобщиться к их пользе надо обучиться их языку, образованию и науке. Ибо они нашли ключ к миру, преуспели в познании сто. Если ты освоишь их язык, свет прозрения сойдет и на твою душу. Тот, кто знает язык и ремесла другого ста­новится с ним на равную ногу, не будет выглядеть по­прошайкой. Знание необходимо также для правильной веры.

…Наука и культура русских — ключ к миру, для то­го, кто знает их, облегчается путь к познанию.

из монолога двадцать седьмого

Это речь о необходимости поклонения всемогущему богу, произнесенная хакимом Сократом перед ученым Арнстодимом, своим учеником, который смеялся над свершающими поклонение.

—    Эй, Аристодим, есть ли люди по-твоему чье искусст­во достойно восхищения?

— Их много, хазрет,— ответил Аристодим.

Назови хоть одного из них?

Я восхищаюсь поэзией Гомера, трагедиями Софок­ла, в которых дар перевоплощения, живописью Зевкси-са, а также…— и он назвал еще нескольких людей, ши­роко известных своими способностями и талантами.

Хорошо. В таком случае по-твоему кто больше до­стоин восхищения: художник, создающий всего лишь неодушевленные образы, не имеющие разума, или тот, кто создал человека, одарив его душой и разумом?

Конечно, последний,— ответил Аристодим,— но толь­ко в том случае если он создал его не по воле случая, а по изначальному замыслу.

В этом мире много полезных вещей. Причем польза от одних очевидна, а от других — не очень. Какие же из них ты предпочитаешь?

Конечно, те из них, польза от которых очевидна.

В таком случае, разве не очевидно, что Создатель, наделив человека хауаси хамса захири, или пятью ор­ганами чувств, знал не только о том, что они полезны, но и об их абсолютной необходимости человеку?

монолог двадцать восьмой

Эй, мусульмане! Когда вас спрашивают почему кто-то богат, а кто-то беден, кто-то болен, а кто-то здоров, кто-то разумен, а кто-то безумен, кто-то предрасположен к добру, а кто-то ко злу, вы отвечаете: «Это все по воле Аллаха, из-за того, что Он создал все это». В таком слу­чае ведь условием нашей веры было то, что Аллах безу­коризнен, без изъяна и что он — сама справедливость. Но как же тогда быть с тем, что Аллах может дать бо­гатство подлецу и лентяю, а старательного труженика оставить вместе с его семьей без средств к пропитанию или наслать болезнь на человека известного своей кро­тостью и смирением, в то же время наделяя завидным здоровьем вора и мошенника? И в самом деле, у одних и тех же родителей один ребенок может родится умным, а другой придурком. И это в то время, когда именем Аллаха всенародно заявляют, чтобы люди сошли со сте­зи греха и встали на путь правды. Но как же так, если Аллах уверяя, что для праведных откроет врата рая, а грешников — отправит в ад, делает одного из своих ра­бов предрасположенным к добру, а другого — ко злу, направляет их своей божественной волей одного — к добру, а другого — ко злу. Разве это не ставит под сом­нение безукоризненность, великодушие, сострадание и справедливость Аллаха? Ведь мы все — и люди, и ве­щи,— являемся собственностью Всевышнего. Тогда как назвать этот его поступок? Конечно, мы можем сказать, что он вправе как угодно распоряжаться со своей соб­ственностью и что это не бросает тень на его совершен­ство. Но не явится ли это скрытым признаньем того, что изъянов и прегрешений у Аллаха больше чем предоста­точно, только мы предпочитаем о них помалкивать? Но тогда что же остается на долю смертного? Чего он мо­жет добиться своим старанием? Ведь если все происходит по божьей воле, мы должны сказать, что смертному незачем обижаться на смертного, ведь любой совершаю­щий добро или зло делает это по воле Аллаха!

Известно, что каждому мыслящему необходима вера, а каждому верующему — поклонение. Кроме того, лю­бое правое дело не должно бояться разума. В таком случае, если мы не дадим простора своим мыслям, как быть с утверждением Всевышнего о том, что каждому мыслящему необходима вера и что познающий меня познает разумом? Если в нашей религии нет изъяна, то почему сна не внушает доверия разуму? Если она про­тиворечит разуму, то что же это за вера? И какой тогда толк в поклонении, если сама вера неверна в изначаль­ных своих установлениях? Поэтому ты должен признать, что да, добро и зло создал бог, но не он заставляет их делать, болезни создал бог, но болеешь ты не по его ви­не, богатство и бедность создал бог, но не он делает лю­дей богатыми или бедными. Только при таком подходе можно постичь истину веры, а иначе — никак.

монолог тридцать шестой

Пророком нашим, да благословит Аллах его имя, сказано, что в ком нет совести, в том нет и веры. У нас, казахов, и у самих есть пословица: «Верой обладает тот, кто обладает совестью». Как явствует из этих слов, со­весть есть одна из составляющих веры. В таком случае нам надо знать, что это такое — совесть? Что она из се­бя представляет? Ведь многие по невежеству путают ее с застенчивостью, когда ребенок стесняется вымолвить слово или когда беспричинно мнутся, стесняясь попри­ветствовать уважаемого человека. Но как раз эта не­естественная застенчивость, не проистекающая ни из нарушений шариата, ни из несоответствия здравому смыслу, а только по невежеству ввергающая человека в скованность и нерешительность, есть очевидная глупость и зло. Из этого следует, что настоящая совестливость должна проистекать только когда попирается шариат или делается что-то оскорбляющее разум или достоин­ство человека.

Совесть такого рода бывает двух видов. В первом случае это когда совестно за проступок другого челове­ка. Ибо ты как бы ставишь себя на его место. Сердце твое охватывается сочувствием и состраданием, недоуме­нием и тревогой, и ты краснеешь. Во втором случае, те­бе совестно, когда ты сам совершаешь постыдный про­ступок оскорбляющий шариат, пли разум, или достоин­ство, или человечность, или когда не в силах устоять перед соблазном, поддаешься велению плоти. Даже ес­ли никто не знает об этом твоем прегрешении, твой ра­зум, и твое благородство укоряют тебя и в тебе появля­ется стыд, наказующий тебя. Ты готов провалиться сквозь землю, не смеешь смотреть людям в глаза, сло­вом, впадаешь в стесненное состояние. Люди с таким развитым чувством совести иногда ввергаются в полную апатию, лишаясь сна и аппетита. Есть и такие, которые кончают самоубийстом. Вот эта стесняющая сила, кото­рая есть на деле твоя человеческая суть, осуждающая в тебе твою подлость и называется совестью. В таком состоянии ты бессилен вымолвить слово или собраться с мыслями. В тебе нет даже сил вытереть слезы и сопли. Глаза твои не только не в состоянии посмотреть в лицо человеку, но и вообще ничего не видят. Не правда ли печальное зрелище? Более того, любой, кто еще спосо­бен держать обиду на человека достигшего такой степе­ни раскаяния и даже не зная жалости, укорять его сно­ва и снова, сам вызывает сомнение в своей человеч­ности.

Люди же известные мне не то что не стыдятся, но и не краснеют. Или отделываются отговорками типа: «Ну я же повинился в этом проступке, так чего тебе еще?» Или: «Ну, ладно. Я виноват в этом, но ведь и ты так де­лал». Или: «Живут же такой-то и такой-то, а ведь они совершили то-то и то-то, так чего говорить обо мне, ведь это надо понимать так-то и так-то». И таким образом каждый приводит свои доводы и не видать в них никако­го раскаяния. Так как же назвать этих людей — имеющи­ми совесть или не имеющими? Но не будет ли противно хадисам и словам достойнейших если мы их назовем имеющими совесть? И повернется ли язык после всего этого назвать их имеющими веру?..

Укрепление в вере, или монолог тридцать восьмой

О, потомки мои, пламя моего сердца! Я намерен ос­тавить вам несколько слов о разновидностях человечес­ких типов. Примите это — в качестве завета. Прочтите с чувством и осознанием, ибо усовершенствуетесь в люб­ви. Знайте, что любовь прежде всего там, где человеч­ность, разум, знание. Этому способствуют прежде всего предрасположенность ко всему благому, а также физи­ческое здоровье, присущие каждому с рождения. Ос­тальное зависит от хороших родителей, хороших друзей, хороших наставников. Воодушевление к чему-то и спо­собность к уразумению проистекают из любви. А любовь к познанию происходит от вышеперечисленных трех ка­честв: человечности, разума и знания. Дело в том, что ребенок сам по себе не находит познания. Его надо по­началу приохотить к этому силой или обманом, пока нообвыкнув, он не заинтересуется сам. Ребенка только тогда можно назвать человеком, когда стремление к по­знанию вызывается в нем любовью. Только в таком случае можно надеяться, что ему удастся не поступаясь собой, преуспеть в познании Аллаха, самого себя и ми­ра, в различении добра и зла. В противном случае ни­чего не выйдет или получится что-то сомнительное. Ведь зачастую родители еще с детства приучают детей к на­силию. А потом сколь бы они не отдавали их обучаться к мулле или сколь бы эти дети сами не старались стать на путь познания, ничего путного не выходит.

Эти привыкшие к насилию дети способны надругать­ся и над чьим-то почином, и над познанием и даже над верой. Эти надругатели не кто иные, как недолюди, недомуллы, недомусульмане. Им почти не суждено стать полноценными людьми. По крайней мере, это будет очень трудно. Ибо Аллах есть не что иное как путь ис­тины. Но истина и правда — враги насилия, разве при­ходит друг, приглашенный своим врагом? Истину не находят, когда в сердце любовь к иному. Человеческое познание осуществляется благодаря любви к истине и правде, страсти к проникновению в корень и сокровен­ный смысл каждого явления. Это должна быть страсть не к познанию религиозных догм, а к познанию истины сущего. Только она дает человеку, удовлетворяющее его человеческое достоинство, познание. Ибо это и есть лю­бовь к Аллаху. Ведь Знание — это один из атрибутов Аллаха, оно есть истина. И потому любовь к нему тоже есть истина, украшающая человека. Иначе говоря, при помощи таких вещей, как богатство, слава и всеобщее уважение не находится истина познания. Но когда эти вещи сами приходят к человеку, они украшают его. Однако, если человек добивается их сам, поклоняясь им, вне зависимости оттого, обрел он их или нет, его чело­веческое достоинство теряется. Теперь если есть в тебе страсть любить истину и правду, внемли мне со всей душой, как это подобает человеку. Прежде всего покор­ствующие, стоящие на пути ислама должны узнать ис­тину веры. Надо полагать, что она заключается не только в том, что кто-то в нее уверовал. Допустим, ты уве­ровал в то, что Аллах един, что Коран — слово Аллаха, а Мухаммед — пророк его. Ну и чего ты достиг? Скажи мне, ты уверовал в Аллаха ради Аллаха или, все же, еще и ради себя самого? Теперь вдумайся: даже если ты не уверовал бы в Аллаха, он не понес бы никакого урона. Ну а если ты уверовал ради себя, давай углу­бимся в это. Ведь если ты уверовал только ради того, чтобы уверовать, это тебе не принесет никакой пользы. Ибо ты не знал как извлечь се. Но если бы знал, то из­влек бы, и твоя вера стала бы совершенной. Поэтому надо знать как извлечь пользу.

Ты сказал: «Я верую в Аллаха, в его имена и атри­буты». Но для этого ты должен знать смысл этих имен и великих атрибутов и в совершенстве освоить восемь атрибутов, украшающих Его. Только тогда ты сможешь считать себя рабом божьим и искренне преданным пра­воверным. Возьми себе за правило по мере сил уподоб­лять свои помыслы божьим. Не отвратись от этих слов, боясь уподобить себя Аллаху, ибо подобие не означает полного совпадения,   хотя и стоит   вслед за ним. Ибо атрибуты Аллаха — это Жизнь, Познание, Могущество, Зрение, Слух, Воление, Слово, Созидание. И рабы божьи созданы так, что в них хоть и не в таком совершенстве как у Аллаха, но соразмерно их достоинству, есть каж­дое из этих восьми качеств. И что же, возможно ли нам называться правоверными, если мы восемь своих малых одноименных   атрибутов   отвратим от восьми великих атрибутов Аллаха и направим на нечто иное? Видимо, нет, невозможно. В таком случае надо узнать каким об­разом нам направить наши помыслы и свойства на соот­ветствие восьми атрибутам и именам Аллаха? Нам надо уяснить, что существо Аллаха не нуждается ни в каком атрибуте, в них нуждается наш разум, чтобы посредст­вом вышеуказанных  атрибутов  познать  Его.  Если не различать Его посредством атрибутов, нам трудно бу­дет познать Аллаха. Ведь мы познаем Аллаха через его проявления, всего его познать невозможно. Для любого из мудрейших среди нас непостижима не только сущ­ность Аллаха, но и его гений. Аллах беспределен, наш разум пределен. Разве можно предельным познать бес­предельное?

Мы говорим: «Аллах един, он есть», и все же назы­вая его единым, мы совершаем всего-навсего формаль­ный акт умозрения. Ведь Аллаху не подобает быть еди­ным. Ибо все, что имеет бытие подпадает под категорию «единого». И все что содержится в хадисах старого (по этому вопросу)  не стоит   восхвалений.   Ведь понятие единого — поглощается Вселенной, а Вселенная — по­глощается Аллахом, но в священных книгах сказано, что Он проявляет себя в восьми постоянных атрибутах и имеет 99 благих имен. Это — постоянные атрибуты, украшающие Аллаха и производимые им самим. Я хо­чу вас здесь ознакомить с четырьмя. Двое из них — Зна­ние, Могущество. Шесть из вышеназванных восьми атри­бутов — пояснение к ним. Один из этих шести называ­ется «хаят», или жизнь.

Мы сказали, что Аллах есть, что он един и характе­ризуется атрибутом могущества знания. В таком случае задумаемся: есть ли бытие в этих понятиях? Что каса­ется могущества знания, оно, несомненно, обладает бы­тием. Жизнепроявления его известны. Одно из них «ирада», или Воля. Где есть Знание, там есть и Воля. Одна­ко, они ничему не дают действенности. Действенность всему дает Аллах. Одним из атрибутов водящего Зна­ния является «калам», пли Речь. Разве речь бывает без знака, без голоса. Тем не менее, слово Аллаха без зна­ка; без голоса. Но раз мы признали могущество Речи, то нельзя не признать и таких атрибутов как «басар», «самиг», под которыми подразумеваются Зрение и Слух. Однако, Аллах видит и слышит не так как мы — глаза­ми и ушами, а посредством своего атрибута Знания, за меняющего Ему глаза и уши. Другой атрибут «такуин», или Созидание. Если назвать созидание самостоятель­ным атрибутом, можно его помыслить таким же древним и изначальным, как Аллах. Но если Аллах постоянно будет занят только созиданием, это приведет к обезли­чиванию остальных атрибутов. И в самом деле, если он наряду со Знанием и Могуществом в любой момент вре­мени будет занят только созиданием, получится некая зависимость. Но Аллаху не подобает быть в зависимо­сти. Ведь его способность к созиданию — лишь поясне­ние к его Могуществу. Благодаря двуединству Знания —

Могущества сохраняют цельность и остальные восемь ат­рибутов. Аллах в этом двуединстве абсолютно безме­рен, Его Знание безукоризненно, а Могущество — все-покоряюще. Творец познается по своему творению. Для человеческого ума непостижима та мудрость, с которой он согласовал видимый и осязаемый нами мир. Но у ра­бов божьих Разум — законодатель, а Воля и Сила — исполнители. В этой связи можно подумать, что так об­стоит и с атрибутами Аллаха. Однако, как уже сказано ранее, знание и могущество различаются только в нашем сознании, а на деле это единое Знающее могущество. В противном случае получилось бы, что атрибуты де­лятся между собой на Ведущие и Ведомые. А это зна­чило бы усомниться в совершенстве Аллаха. Если гово­рить только о восьми атрибутах, называя их «не отлич­ными от Него, но и не подобными Ему», получится, что они сами но себе составляют некую общность. Но это есть противоречие. Если допустить, что атрибуты отлич­ны друг от друга, получится, что они собравшись из мно­жества источников, стали самочинно богом. Но это не­верно. В рабе божьем его сила, единственная по своей природе, не совпадает с Могуществом, Знанием и Разу­мом. А могущество Аллаха суть Знание и Благость. Хо­тя атрибут благости не описан среди восьми атрибутов его можно вывести в качестве великого атрибута опи­раясь на такие имена Всевышнего как Благодетельный, Милосердный, Всепрощающий, Любящий, Оберегающий, Обеляющий, Подающий пищу, Приносящий пользу, Участливый, Кроткий. Это традиционный довод под­тверждающий мои слова. А интеллектуальный довод в том, что Аллах сотворил этот мир непостижимым для нашего разума, или, иначе говоря, взаимовыгодным для всех.

Так, растительный мир он создал для пользы живот­ного мира, а животный мир для пользы разумного че­ловека. Причем он сотворил так, что растительный мир не знает боли, а животный — Судного Дня. А человека, одарив разумом, сделал имеющим пользу от всего. И если он сделал человека, способным держать ответ на Страшном Суде, в этом надо видеть Справедливость и Любовь Аллаха. Разве не сказывается эта любовь в том, что он, отличив человека от червей, птиц и прочих жи­вотных, наделил его благородными свойствами. Так, че­ловек двуног, голова его выше остальных частей тела; пищу он берет .не мордой, как животные, а руками, и, чтобы насладиться ее запахом, надо ртом его высится нос. К тому же для различения чистоты ему даны гла­за, а чтобы защитить их от сора — веки и чтобы они не стерлись от смаргивания — ресницы. Не забыл Аллах и о бровях, чтобы они защищали глаза от пота и украша­ли лик человеческий. Кроме того Он одарил его даром речи, чтобы доносить мысли одного до другого и сооб­ща делать то, что не под силу одному. И я спрашиваю вас вновь: разве не ощущается в этом любовь божья к сынам человеческим? Но если тебя кто-то любит, разве это тебя не обязывает к тому же? Посмотри глазами разума: солнце испаряя влагу, превращает ее в тучи, тучи проливаясь дождем, дают произрасти семенам, ягодам, цветам и травам, радующим взгляд и душу, листве деревьев, сахарному тростнику и прочим расте­ниям, в чьих зарослях хоронятся животные. Повсюду текут ключи, которые превращаясь в реки, стекаются в моря и озера, чьей водой утоляют жажду звери, птицы и животные и где обитают рыбы. И если земля произво­дит хлопок, коноплю, ягоды, полезные ископаемые; цве­ты— свои соцветия, птицы — свои перья, мясо, яйца; животные — свои мясо, молоко, силу, красоту, шкуру; моря-—свою рыбу, рыбы — икру, пчелы — мед и воск, шелкопряд — шелк, то они это делают не ради себя, а ради людей, все это — нескончаемая пища для челове­ка. И если множество хитроумных машин и фабрик соз­дано во благо человека, разве это не означает безмерной любви Создателя к сынам человеческим? И разве это не обязывает нас к ответной любви? Разве все это не яв­ляется проявлением Благости и Справедливости? Но разве считают среди нас эту благую справедливость обя­зательным условием веры? В таком случае как назвать нас мусульманами, покорствующими в служении Алла­ху? Разве мы ис отстоим от веры на таком же расстоя­нии как солнце от луны? Разве не странно, что из этих двух атрибутов мы не выбираем ни одного, не завидуем когда ими обладают другие и не придерживаемся сами? Разве это не насилие над верой? Но тот кто склонен к насилию или ие мусульманин, или недомусульманин. Спросим таких: каким путем заповедал Аллах идти ра­бам божьим? Этого многие из них не знают. Я не встре­чал никого кто бы от всей души и со знанием дела одоб­рил бы такие аяты и положения хадиса как «Вдумайся в созданное Аллахом», или «Если ты полюбишь Алла­ха, он тоже возлюбит тебя». Никто не вдумывается в благость аята, гласящего: «Делай людям добро и сам будь милосерд, ибо Аллах любит творящих добро». А в другом аяте сказано, что бог не любит подлых, ибо бла­гое дело не терпит подлости. В таком случае перефра­зируя изречение пророка: «В ком нет совести, в том нет и веры», можно сказать, что в ком нет справедливости, в том нет и совести. Теперь ясно, что для веры мало уве­ровать, надо еще проникнуться справедливостью и бла­гостью. Однако, их невозможно добиться с помощью поклонения, совершаемого телом. Ты каждый день ви­дишь свершающих молитвы и соблюдающих пост. Да­леко ли они продвинулись? Думаю, что здесь доказа­тельств не требуется. Возможно, справедливость — мать всех добродетелей. Правый суд и совестливость проис­текают из справедливости. Ибо справедливый человек не хочет совершать в отношении других того, чего не же­лал бы самому себе. Не в этом ли начало всех благих дел? Но если мы способны так подумать, почему бы этот принцип не распространить и на вовзблагодарение Создателя? Ведь все виды поклонения есть те или иные виды признательности. Таким образом, будьте всегда справедливы и сострадательны. Если отринете эти ка­чества, то тем самым отринете и веру и человечность, и все остальное. И испытаете на себе верность слов суфия Аллаяра, который боялся как бы одним неосторожным движением не всколыхнуть сотню завес. Теперь вспом­ним, что в начале нашего познания бог был Знающим, Благостным, Справедливым. Если ты достиг этих ка­честв, значит, был прилежен, стал истинным мусульма­нином и достиг совершенства в добродетели.

Сказано, что жувонмард характеризуется тремя свойствами: правдивостью, добродетелью, мудростью. От них происходят Правда и Справедливость. А то, что мы зовем добродетелью — это есть сострадание. А ра­зум — одно из имен Знания. Аллах сделал так, что эти качества есть в каждом человеке. Но чтобы их развить и довести до совершенства, надо следовать за ними со старанием и искренними помыслами. Только тогда мож­но добиться успеха, в противном случае — нет. Первыми среди обладающих этими свойствами являются пророки, потом — святые, далее — хакимы и в последнюю оче­редь — истинные мусульмане. Вышеназванные три свой­ства стоят вслед за богом. Полюбив эти помыслы, слу­жа им с рабской преданностью первыми нас научили им пророки. Святые прочитав их, тоже прониклись лю­бовью. Но они думали только о загробном воздаянии. Любовь их достигла такой степени, что они забыли о земном, о пользе в их земном существовании. Видимо, они не утруждали себя думами об этом. Что касается хакимов, они говорили о пользе в реальной земной жиз­ни. Однако, в идеальном плане различия между ними несущественны. Ибо хоть и выражались они по-разному, но оба пытались судить о Творце по его творению. Для них обоих характерно уважение к разуму и знанию и ненависть к обманщикам и подлым. Причем оба они стояли за милосердие и сострадание. Видимо, была в них благодать божья. Но они стояли на пути усмирения плоти, принесения в жертву всего плотского и земного. Сами подумайте: если бы истина веры заключалась в святом подвижничестве, всему человечеству с криком: «Ху!» пришлось бы встать па путь тариката. Но тогда бы мир рухнул. В таком случае кто бы пас скот, отра­жал врага, ткал одежду, сеял хлеб, искал полезные ис­копаемые? Да даже если не брать в расчет истинного и непотребного на пути веры, разве правильно с точки зрения разума, воспитанности и здравого смысла пре­небрегать богатствами или осуждать их, если они сотво­рены Аллахом во благо человека? Если нет в тебе при­знательности подателю богатств, разве не впадешь ты этим в тяжкий грех? Во-вторых, стоящие на этом пути могли и вовсе сгинуть со света или стать легкой добычей иноверцев, где нестойкие предали бы стойких, а послед­ние совершили бы, наконец, свой религиозный подвиг, смиренно погибнув за веру…

Если же путь пророков не для всех,-а только для не­которых, то надо допустить существование полуистины. Но с этим трудно согласиться. Если это истина, то пусть будет равной для всех. Если она избирательна, то что же это за истина? И где в таком случае ее справедли­вость? Видимо, это может означать только одно. А имен­но то, что в народе, проповедующем такую истину нет жизни. Ибо жизнь, и сама по себе,— истина. И потому, там где нет жизни, нет и истины. Однако, не все святые были аскетами. Трое из особо отмеченных Мухаммедом людей — хазрет Гусман, Габдурахман бин Гауф и Сагид бин Абудкас были обладателями несметных богатств. Я думаю, что причиной отказа от земных благ для боль­шинства святых явились: или их неверие в собственные силы перед соблазнами мира или желание подвижни­ческим примером отвратить людей от корыстолюбия, тем самым направляя их на путь справедливости и любви. В таком случае, все это происходит от безмерной любви к людям. И все же это очень рискованный, крайний путь. На этом пути могут достичь успеха только люди исключительного мужества и стойкости. Такие ныне встречаются редко. Для этого нужны могучая воля и могучая любовь к богу и человечеству. А постольку по­скольку все это большая редкость, зачастую вместо свя­тых орудуют мошенники.

Стремление к отличию и избранности не украшают человека. И потому каждый невежда, заявляющий о том, что встал на путь праведности, не кто иной как бо­гохульник. Ибо есть две разновидности людей, вставших на путь познания. Это хакимы и галимы. Как известно, в мире существует традиционное звание, проявляющее себя в виде наставлений. Преуспевшие в таких настав­лениях назыаются галимами, или наставниками. Аллах устроил так, что всему есть причина и тем кто в творе­нии жаждет распознать гений творца ничто не препят­ствует. Ведь из любви к творению рождается любовь к творцу. Но если разум муслима бессилен постичь сущ­ность Всевышнего, то трудно поверить в искренность этой любви. Только тогда это можно назвать любовью, когда раб божий удостоверясь в том, что связь между Творцом и творением опосредована любовью и благостью Аллаха, отвечает на эту любовь еще более нежной лю­бовью. Только в таком случае тех, кто в меру своих сил разыскивая причину любого явления хочет постичь в них гений Аллаха называют именем хакима. Они ста­раются различить истинное и ложное, проникнуть в их сокровенный смысл и все это ради процветания челове­чества. Поэтому для них не только развлечения и заба­вы, но и самые изысканные наслаждения стоят на втором плане. Они наслаждаются тем, что ищут божественную истину и причину каждого явления.

Если бы не было хакимов, ищущих без заблуждения, мир бы давно уже рухнул. Эти благие хакимы как стер­жень всех человеческих дел, любое явление в этом мире приводится в порядок их действием и помышлением. Они заняты в основном мирскими делами и тем не ме­нее все, что сделано, привито и сказано ими, как посев, который скажется и в загробной жизни. Не зря же ска­зано, что этот мир — пашня для Судного Дня. Не каж­дому галиму дано стать хакимом, но каждый хаким есть в то же время и галим. Благодаря наставлениям гали-мов мусльмане преуспевают в иман таклиди, или в тра­диционной вере. Благодаря размышлениям хакимов они достигают иман якини, или истинной веры. Этим хаки-мам, представителям другой веры, унаследовали и му­сульманские хакимы, т. е., те, которые хотя и говорят, что возжелаешь, то и найдешь, хоть и проникли в тайны вселенной и человеческой жизни, не смогли, однако, удо­стовериться в истине веры. Из семи пунктов имана они признают только познание единого аллаха, ибо к ос­тальным шести относятся с сомнением или вовсе не при­нимают их. И все же хоть они и не могут быть нам ру­ководителями в вере, в священных хадисах сказано, что благими называют тех, кто приносят пользу людям. Что касается хакимов, это как раз те, кто позабыв покой и сон, а также всяческие развлечения, посвятили себя об­щечеловеческому благу. Ведь ныне всем известно, что это именно они открыв электричество, укротили молнии в небе, научились держать связь с другого конца света, приручили силу огня и воды, заставили их делать то, что не под силу тысячам людей, не говоря уж о том, как нывать людей и жить за счет их подношений. Естествен­но, что наставления таких неразумных не могут привести к открытию истины. Красота мира подобна чуду, которая просветляет разум. От нищеты и бедности человек, обыч­но, дичает. Равнодушие к знаниям — это самое злостное невежество. Оно порицается в Коране. Поэтому мы не из тех кто намерен обогащаться за счет знания. На­против, богатство для нас только средство в деле овла­дения знанием. Ведь знание — само по себе богатство, обучаться знанию само по себе благо. Но надо чтобы оно не покидало почву справедливости, соответствовало положениям веры. Быть добродетельным по мере своих сил — это долг человека. Однако, нельзя опираться на чужие добродетели.

Но оставим мулл, в наше время надо бояться не их, а ншаноз. И в самом деле, это самые растленные настав­ники. Ибо они не приносят ничего кроме вреда. Ведь они даже шариата толком не знают, ибо невежды каких трудно сыскать. Самое странное, что несмотря на это, они хотят быть наставниками на пути суфиев! Но ведь это не их призвание, ведь они никого никуда не приведут, разве что отвратят от веры или собьют с благого пути. Процветают они — на невеждах, речь их полна лжи, вместо доводов они предъявляют свои четки и тюрбаны, ничего иного в них нет.

Уясните же себе, потомки! Познание на пути Творца беспредельно. Никому не дано познать Его предела. И истинными мусльманами, дос­тойными людьми называют тех, кто избрал этот путь в качестве единственного. И в самом деле, если ты жи­вешь ради собственной пользы, ты ограничен только со­бой. Значит, это не путь Аллаха. Ибо на путь Аллаха ты встаешь только тогда когда ради Справедливости и Милосердия готов пожертвовать чем-ниибудь из своего имущества, или разума, или богатства. И только в бес­предельном усердии на этом беспредельном пути есть надежда, а на ином пути какая может быть надежда?! Но ведь не секрет, что есть рабы божьи, считающие сво­ей жизненной задачей и беспримерным искусством луч­ше других одеваться, лучше других жить и почитающие это величайшим своим благом. И все это для того, что­бы их похвалили глупцы, чей разум не различает ничего кроме внешнего или чтобы вызвать всеобщую зависть.. Но зачем эта страсть к внешнему, напоминающая вле­чение к некоему любовнику? Ведь благодать нисходит не ко внешнему, а к искренности твоих намерений, к благорасположенности сердца, внимающего только Ал­лаху. Разве умножится разум от поклонения поверхно­сти зеркала? Если он и умножится, то только от беспре­дельной любви к добру и благу.

Всевышний создал этот мир с величайшим совершен­ством, а людей он создал, чтобы они развивались и раз­множались. Так вот, первым долгом на этом пути разви­тия и размножения является преумножение друзей. А это возможно только тогда когда ты сам преисполнен дружбы в сердце своем. Ведь если ты преисполнен друж­бы, то дружба призывает дружбу, т. е. по крайней мере, не внушает вражды и к тому же не остается места для тщеславия, как бы оно не выражалось, в речах или дей­ствиях.

Это самое тщеславие бывает двух видов.

Во-первых, человек, стоящий на границе добра и зла, воздерживается от злого. Это то, что просветляет чело­века.

Во-вторых, побеждает тщеславие. Это тот случай, когда топчется и свет, и цвет добродетели.

Есть и третий вид, когда человек питает вражду, на­смехается, унижает. При этом он добивается только то­го, что вызывает ответную вражду.

ля. И необходима она не только для большинства, но и для тех, кто имеет любовь к знаниям. Ведь что бы вы ни сделали, думаете, что свершили ради добродетели, любое ваше желание опосредовано этой целью. Но ведь чистота помыслов — это ваша обязанность. Ведь сказа­но же в хадисе: «Для свершенья нужны помышление и воля».

Далее. Положим, что вы вознамерились свершать омовения, читать молитвы, соблюдать пост, но разве правильно, что вы довольствуетесь чисто внешними ри­туалами, не доходя до их сокровенного смысла, в кото­ром и состоит суть поклонения?! Чистота вашего внут­реннего мира зависит от вашей веры и это внешнее поклонение необходимо постольку, поскольку вы веруете. Поэтому ваше внешнее поклонение — тень вашей внут­ренней веры и установлена для того, чтобы просветлять своей красотой вашу веру. Ибо по утверждению знаю­щих нет двух вер, вера всегда одна, но она просветляет­ся при помощи разных обрядов. Когда же они не соблю­даются, она тускнеет или ей грозит опасность угасания. Поэтому если невежды свершают обряды без понимания их внутренней сути, как бы они не старались, вера их угаснет.

И в самом деле если они такие ревностные мусуль­мане, то их молено назвать стражами богослужения. Но если страж не думает о сохранности охраняемого, а оза­бочен только тем как бы не заснуть какая же это охра­на. Не теряется ли при этом охраняемое? Ведь цель за­ключается в том, чтобы сберечь охраняемое в целости и чистоте, не так ли?! Эй, не разумеющие знаков, смотри­те! Обратимся к одному из самых важных обрядов по­клонения — молитве. Как известно, перед молитвой со­вершают омовение, потом приступают к молитве, но ведь пред омовением есть предшествующее ему омовение, самое первое, которое совершается после отправления естественных надобностей. Запомни это. Заканчивалась молитва тем, что ты влажными руками протирал носки и подъемы своих ичиг. Причем весь обряд совершался в полном молчании.

Теперь задумаемся. При первом омовении вы моете свой зад, но кому нужно ваше срамное место? Просто этим вы показываете чистоту своих намерений, как бы говоря, что хотите очиститься не только внутренне, но и внешне и омыть не только те места, которые видны постороннему взгляду, но и места укромные, потаенные. И в этой своей чистоте вы готовитесь к следующей мо­литве, называющейся заклинанием о божьей милости. Ваши прикосновения к ногам и шее обозначают не то что их надо омыть, а то, что они уже омыты.

Перед началом молитвы вы тронули уши — это озна­чает, что нет ничего выше Аллаха и что вы полностью предаетесь ему, дабы он спас вас из пучины греха.

Вот вы стоите сложив на груди руки — это означает признание вашего бессилия перед величием Аллаха, ко­торый для вас могущественней, чем господин для раба и царь для народа.

Вы обращаетесь лицом к Каабе — это означает, что хоть Аллах и беспределен, но легендарное место Его вечного успокоения освящена поклонением и потому вы надеетесь, что ваши молитвы дойдут до Создателя.

Потом вы читаете суру восхваляющую Всевышнего. Однако здесь начинается многословие. Но в этой суре много сокровенного смысла.

Положив руки на колени вы совершаете первый по­клон — это означает, что вы вышли из земли и верне­тесь в нее.

Ваше лицо поднятое к небу — это признание того, что вы воскреснете и будете отвечать на Страшном Суде.

в завершение молитвы вы приседаете в последний раз и воссылаете свои приветствия и благодарность Ал­лаху и пророку, да благословит Аллах его имя! и только в самом конце вы излагаете свою просьбу. Затем хода­тайствуя за всех мусульман, вы желаете им здоровья и благодати.

Так что же в этом всем поучительного?!

из монолога сорок третьего

Человек состоит из двуединства тела и души. Надо знать что между ними жибили, или, от природы, и что касиби, или приобретено в результате труда. Необхо­димость есть, пить, спать в основе своей — от природы. Страсть к познанию, в какой бы степени она не была — тоже от природы. А вот разум и знания достаются нам в результате труда и развития. Видя глазами, слушая ухом, трогая руками, пробуя на язык, нюхая носом че­ловек приобретает представление о внешнем мире. Эти представления запечатлеваются каждые в своем кон­кретном образе — приятные как приятные, и неприятные как неприятные. После того как они прошли через вы­шеозначенные пять органов чувств, они нуждаются в описании и классификации. Это достигается при помощи природных сил души, которые запечатлевают в ней хорошее как хорошее, а плохое, как плохое. Эти силы поначалу очень малы. Но если их культивировать, они увеличиваются. Без культивации любая из этих сил те­ряется и даже когда она не теряется способна только на малое, а не на великое.

Тот, кто развивает в себе слух и зрение, имеет мно­гое. Благодаря собранным сведениям он способен произ­вести анализ и отличить нужное от ненужного. Людям подобного рода трудно отказать в уме. Ну а что каса­ется тех, кто способен на отговорки типа: Откуда взять­ся во мне разуму, если сам Аллах его мне не дал? Или: Разве Аллах создал меня равным тебе? — Это попытка недалеких людей обелить себя, обвинив во всем Всевыш него.

…Все, что приобретается физической силой и нахо­дится вовне есть твое богатство. Но стоит тебе упустить из виду, что оно обладает многими вредоносными каче­ствами, ты не сможешь его сберечь. Богатства же подобное этому, но собранное внутренней силой души на­зывается Разумом и Знанием. В нем тоже много вредо­носных качеств. И ты лишишься его, если не будешь различать их. Запомни, что каждая хорошая вещь имеет свою меру и если ее превысить она станет негодной. Поэтому знать меру — это большое дело.

Умение мыслить — похвально, но были и такие, ко­торые не в силах совладать с мыслями, впадали в пус­тые фантазии. В побуждениях пить, есть, одеваться, смеяться, поднимать настроение, миловаться, любить, преумножать богатство, корысти, расчете и предохра­нении — у каждого из них есть своя мера. Если превы­сишь ее, вымажешься в дерьме.