Почему трудно переводить Абая?

Абай вечен. Абай бесконечен. Он стоит в ряду

гигантов духа. Он олицетворяет целый народ.

Бесконечно его постижение.

И путь к нему долог и тернист.

I

Дотошные лингвисты могут меня поправить, однако мне кажется, что в поэзии Абая наиболее употребляемое слово – СӨЗ. Убедиться в этом несложно.

Возьмем его знаменитое стихотворение «Поэзия –властитель языка». Слово «сөз» автор употребил пятнадцать раз– «сөздің патшасы» («царь слова»), «сөз сарасы» («отборное слово»), «бөтен сөз» («чужое, чуждое слово»), «сөздің басы» («начало слова»), «сөз жақсысы» («избранное слово»), «сөз қадірі» («достоинство слова»), «ақыл сөз» («умное слово») и т.д.

Читаем другое стихотворение – «Науки не освоив, не кичись». Слово «сөз» встречается здесь двенадцать раз: «шын сөз» («истинное слово»), «сөз мәнісі» («значение слова»), «көптің сөзі» («слово большинства»), «жақынның сөзі» («слово близкого») и т.д.

Далее можно не считать: на «сөз» вы наталкиваетесь едва ли не в каждом стихотворении – «өлең сөз» («стихотворное, поэтическое слово»), «сөзі тәтті» («слово сладкое»), «сөз ұғарлық» («понимающий слово») и т.д. «Сөз» по-русски означает СЛОВО.

Абай восхищается Словом, без устали обыгрывает его, раскрывает его глубинную суть, призывает ценить его, не употреблять всуе, не забавляться им, познать его истину, отличать от слова ложного, пустого не засорять речь неуместным, чужим словом, сетует на то, что ныне слово упало в цене, его не понимают, ему не внимают, убеждает читателя вслушиваться в слово разума, проникнуться словом мудрых.

Нетрудно также понять, что у Абая – как почти все его слова – оно объемное, многоликое, многозначное. Оно не просто слово. Это и язык, и речь, и назидание, и речение, и наставление, и молва, и стих, и мудрость. Слово плоское, серое, однозначное, бытовое Абая не прельщает. Чужды ему и витиеватые, высокопарные, напыщенные, велеречивые, цветистые, как лоскутное одеяло, пенящиеся, как перебродивший айран, «красные словеса». Он без конца напоминает: его слово – «без блеска-сверка», с первого раза на слух, его не каждый воспримет, не каждый поймет; просит: не брезгуйте моими словами; подчеркивает: всего дороже те, в которых заключен глубокий смысл; внушает: его слова спесивцам недоступны, их поймет только прозорливый, лишь тот, кто сердцем жив, душой открыт.

Почитание поэтического слова, в котором заключены потаенные суть, достоинство и мудрость – один из главных мотивов поэзии Абая.

Он знал: его стихи не всем по нутру, они необычны, непривычны. Степь за многие века выработала свои поэтические каноны, свой эстетический вкус, свои прочные традиции, своеобразный культ устной речи, ритмизированной, с устойчивыми рифмами, густо перемешанной пословицами, поговорками, ловко или не очень сплетенной из псевдовозвышенных, мнимокрасивых словес. Абай сознательно разрушает эти каноны, ломает сложившиеся традиции, отвергает былые, тысячекратно воспетые на все лады «восточные» темы, привносит в казахскую поэзию свежие краски, новые слова, насыщает их многозначным глубинным смыслом.

Абай говорит – передаю его слова в подстрочном прозаическом переводе:

Мои стихи не о драконах, не об Али-Хазрете,

В них «дев прелестных, луноликих» не найдешь.

И старость не кляну, и смерть не воспеваю,

И жигитов к бесстыдству не зову.

Здесь Абай высмеивает старых акынов и их основную тематику: сказы о сподвижниках Пророка, о мифических существах – «айдахарах-драконах», о гуриях, «девах со златым подбородком», о загробной жизни, а также их страсть к неумеренному пышнословию и высокопарности.

Не унижать достоинства искусства, ибо поэзия – властительница языка. Таково поэтическое, эстетическое кредо Абая. Значимость творчества Абая для своего народа лучшие его представители «с чутким сердцем и душой» подметилипрозорливо. В некрологе, помещенном в «Записках Семипалатинского подотдела Западно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества» (1907), Алихан Букейханов сказал удивительно точно и емко: «Абай был самородок, вынесенный судьбою в безвременье его родины…».

Философы утверждают: процесс творения – самоограничение от Бога. Гете уточняет: «В умении себя ограничить проявляется мастер». Самоограничение в этом смысле свойственно и Абаю. Оно проявляется в подборе и отборе поэтических средств, в жесткой экономии словесного материала, в уплотнении мысли, в густоте метафорической образности. И именно потому, полагаю, у читателя создается устойчивое ощущение, что Абаем написано значительно больше того, что вместилось в два скромных томика. Читателя Абая каждый раз неизменно охватывает чувство новизны. Магия его поэзии в ее многомерности и полифоничности. С творчеством Абая я, например, знаком со школьных лет, читал его стихи бессчетное количество раз, писал о нем, цитировал, сравнивал и сопоставлял, делал подстрочные переводы, конспектировал его гаклии – философские эссе, и все равно каждый раз открываю его для себя заново, невольно поражаюсь глубиной той или иной строчки, свежестью слова, метафоричностью, образностью. И потому кажется, что Абай бездонен, безграничен, огромен, всеобъемлющ.

Не кажется – так оно и есть.

В 1913 году ученый, литератор, просветитель Ахмет Байтурсынов опубликовал в газете «Казах» статью об Абае, в которой он, пожалуй, один из первых раскрыл всю духовную значимость казахского поэта – «главного, ведущего». Ахмета Байтурсынова, прочитавшего стихи Абая впервые в рукописи еще в 1903 году, больше всего поразили их новизна, их отличие от всего созданного казахскими поэтами до него. «Слов мало, а значение их многомерно, глубоко», – писал он. Без предварительной подготовки или без специального комментария — читай хоть тысячу раз — некоторых слов не понять. Да, слова Абая трудны для понятия рядового, простого читателя, но это не вина Абая, не недостаток его, а беда читателя, не доросшего до восприятия его поэзии.

Таков Абай. Такова его муза, сложная, далеко не всегда и всем доступная, загадочная. Таково его Слово, многоликое, многоплановое, многокрасочное.

И говорю об этом подробно лишь потому, что пытаюсь объяснить, почему поэзию Абая так трудно переводить на другие языки, почему она до сих пор не звучит достойно по-русски, в чем причина переводческих неудач, чем вызвана бескрылость его поэтических переложений.

II

И в самом деле, что нет досихпор Абая, достойно звучащего по-русски, – прописная истина. О том говорим и на то жалуемся на всех перекрестках добрых полвека. И каждый раз, когда разговор заходит об очередном сборнике стихов Абая на русском языке, издатели и редакторы хватаются за головы: на каком переводе остановить выбор, из чего выбирать, чьему переводу отдать предпочтение. И на переводчиков сетовать вроде нельзя. Есть старательные, бережные, аккуратные поэтические переводы М. Петровых, Вс. Рождественского, М.Тарловского, Л.Озерова, Ю.Нейман, О.Румера. Читаешь их – вполне прилично, весьма близко, похоже, узнаваемо. Начинаешь вникать в перевод, сравнивать с оригиналом – ай, не то, не Абай все же, чего-то не хватает, нет того обаяния, того поэтического шарма, той естественности и многослойности, того дыхания, той мудрости, что в подлиннике. Нет, и все. Хоть плачь! И даже слова вроде те, точно переведенные, и ритмомелодика сохранена, и рифмы подобраны, подогнаны, и намек на национальный колорит присутствует, и все же не то, не звучит, не играет, не влечет, не завораживает. Что-то невидимое, неосязаемое ускользает, уплывает, растворяется и, как говорит Абай, «изъяны всюду выпирают».

Должно быть, по этой причине некоторые литераторы, философы, знатоки и почитатели Абая – я свидетель – отказываются писать предисловия к сборникам казахского поэта на русском языке. Понятно, хочется сказать о значимости, о своеобразии, о величии поэта, а переводы его стихов этого не подтверждают, скорее наоборот. Даже лучшие переводы – всего лишь тень, силуэт оригинала. Цитировать подстрочники –тоже не дело. Слишком далеки они от аула Поэзии.

Намного численных встречах с читателем этот вопрос — «Почему нет Абая в русском переводе?» – задается непременно и неизменно. Бывало, и я задавался этим вопросом. Не имея нималейших данных (кроме искреннего желания) для воссозданияАбая на русском языке, я в разные годы пытался – сделать – хотябы – подстрочные переводы отдельных его стихотворений, и вскоре убедился, понял: почти безнадежное дело, напрасные потуги, мукамученическая. Едва ли не каждое слово Абая противится, сопротивляется, не поддается толмачеству, вызывает уйму синонимов, которые даже все вместе не создают адекват оригинала, поневоле сбиваешься на косноязычный, многословный пересказ, на бледный, громоздкий комментарий, а подстрочник обретает столь неудобочитаемый вид, что от стыда горят уши и от бессилия впадаешь в тоску и уныние.

Вот знакомые мне с детства сроки:

Бойы бұлғаң   а4

Сөзі жылмаң   а4

Кімді көрсем, мен сонан,  б7

Бетті бастым   в4

Қатты састым  в4

Тұра қаштым жалма-жан. б7

Прочтите, вглядитесь в одну лишь строфу этого язвительного, остро сатирического стихотворения. Обратите внимание на ритмомелодику, на схему рифмовки. Для знающего казахский язык здесь все ясно, понятно, благозвучно, мелодично. Образно. Запоминающе. Итак, начнем переводить строку за строкой.

Бойы бұлғаң… Хм-м… как же это передать по-русски? Бой – рост, стать. Бұлғаң – нечто такое, что качается, шатается, вихляет. Да-а… труднопереводимый словесный образ. Характеристика с отрицательным оттенком. Едко. Язвительно. Насмешливо. Ну, просто неприятный тип этот «бойы бұлғаң». Та-ак… Как же, однако, это сказать по-русски? Прямой перевод – «телом изгибающийся… шатающийся…». Понятно, Абай намекает на довольно распространенный аульный типаж того времени – хвастун, ловкач, наглец, вертопрах, шатун, гуляка. Смысл, оттенок – праздный, выхваляющийся, слоняющийся, воображала, кривляка, задавака, бездельник с претензиями. Все верно. Но я же не могу нанизывать все эти определения на одну куцую строчку. Нельзя же к одному слову писать страничный комментарий. Так можно сходу отпугнуть переводчика-поэта. Надо на чем-то остановиться. На чем? Какое определение предпочесть? Какие слова оставить в тексте, а каким – место в сноске, чтобы гипотетическому поэту-переводчику было ясней, чтобы что-то подсказать, намекнуть на что-то. Пожалуй, праздношатающийся. Да, очень близко. Подходит. Но какое неуклюжее слово! Неблагозвучное. Громоздкое. Не представляю, как его можно втиснуть в поэтическую строку. Ладно, напишу-ка «праздный гуляка». По крайней мере, смысл такой. Написать-то написал, а на душе нехорошо, неспокойно, кошки скребут. Ну, какой же это «бойы бұлғаң» ? Разве «праздный гуляка» – адекват?

Вздохнешь и начинаешь толмачить» дальше. Утешаешь себя: в конце концов это ведь не художественный, не поэтический перевод, а всего лишь корявый подстрочник. Небось, сойдет и так. Дам несколько дополнительных красок, оттенков, синонимов и пусть переводчик-поэт ломает себе голову.

Вторая строка – «сөзі жылмаң». Ясно, сөзі – его слова, его речь. Жылмаң – нечто скользкое, маслянистое, не ухватишься, не удержишь. Такова речь праздногогуляки – пустая, скользкая, неопределенная, трепливая. Да, этот тип, слоняющийся по аулам, юрок, болтлив, проворен, скользок, словоблуд, пустобай, пустомеля, склонен к сплетне. А как хорошо, ловко эти две рифмующиеся строчки — бойы бұлғаң, сөзі жылмаң — сочетаются, рифмуются! Как они крепко пригнаны друг к другу! Всего четыре слова, две коротенькие строчки, а уже сотворен, вылеплен образ, типаж, дана характеристика, ты зримо представляешь его, шатуна-трепача, оболтуса, праздного гуляку со скользкой речью. Если бы по-русски можно было сказать «скользкоречивый» или «скользкословный», я был бы совсем недалек от «сөзі жылмаң». Но «скользкословный» я пишу в сноске, а в текст подстрочника ставлю «пустой трепач», ощущая при этом ожог неудовлетворения.

Далее чуть проще, понятней. Абай говорит: как только он видит праздных гуляк, пустых трепачей, то он сильно теряется (конфузится, смущается), закрыв лицо (ладонями) бежит от них куда глаза глядят. Но сказано это в стихах, в стройных строках, в строгом ритме, в рифмах. А подстрочник этой строфы выглядит так:

Праздных гуляк,

Пустых трепачей,

Если увижу их, я от них,

Лицо закрыв,

Сильно теряясь,

Бегу немедля, тотчас.

И я, автор подстрочника, смотреть на это уродство не могу. Мне самому противно от этого убогого монстра. Правда, я снабдил эти шесть строчек комментариями, указал на какие-то нюансы и варианты, определил размер, схему рифмовки, даже количество слогов в каждой строке сосчитал, и все же не могу себе представить, как, каким образом, каким чудом неведомый мне поэт-переводчик, не владеющий казахским языком, не чувствующий ментальность оригинала, может из этой нелепости вылепить стих, вдохнуть в эти строки жизнь, воссоздать, возродить на другом языке разъятую, расчлененную, умерщвленную поэзию. Это ведь все равно, что из пепла (о, ужас!) воссоздать живой облик человека.

И так слово за словом, строка за строкой, строфа за строфой, стихотворение за стихотворением добросовестный «подстрочникист» толмачит, «буквалит», объясняет, толкует абаевский речестрой, досадуя на свое бессилие и испытывая брезгливость к своему же уродливому творению. А что может сотворить на основе такого, с позволения сказать, материала поэт-переводчик? Пусть самый чуткий, самый талантливый. Будь он хоть семи пядей во лбу… А мы еще удивляемся: почему нет Абая на русском языке. Почему его поэзия не звучит по-русски.

Образы Абая пронизаны национальным мироощущением, национальным мировосприятием. Их бессмысленно воссоздавать буквально, их можно только транспонировать, трансформировать в другой языковой лад, в иную плоскость восприятия, в иную сферу представлений.

Берем строку:

И выправит ихТворец.

Но если быть точным, у Абая сказано: «попадутся в ТЕЗ Создателя». Тез – архаизм. Так называется станок, в котором выпрямляют, придают нужные формы унинам, жердям юрты. Абай говорит о том, что Создатель всех поставит на путь истины, всех выпрямит в своем «тезе». Обычно такими деталями при переводе сплошь и рядом жертвуют.

Едва ли не к каждой строке Абая приходится давать объяснения. Подстрочно переводишь: «У бая лошадку себе вымогает», а в сноске разжевываешь «склоками, сутяжничеством он добился того, чтобы заново пересчитали (инвентаризировали) дома (юрты, кибитки, очаг) для обложения налогом, и тем самым высудил себе у бая коняшку».

Абай пишет «мал», и подстрочник «буквалит» – скот, однако поэт-переводчик обязан помнить, что скот в казахском языке – нередко синоним богатства, достатка, состояния, благополучия.

В обличительных стихах Абая часто встречается слово «пысық». Означает оно: шустрый, ловкий, оборотистый, бывалый, проныра, пройдоха, плут, мошенник, верткий и т.д.

Такое же объемное слово «тасыр» – чванливый, кичливый, самоуверенный, тупой, глухой, грохотун и т.д. То же самое с нежным, коротким словом «жар» – любимая, возлюбленная, супруга, невеста, жена или – поскольку в казахском языке отсутствует категория рода – любимый, желанный, супруг, жених, муж.

Абай пишет «күпілдектер», а переводчик начинает перебирать четки синонимов: пустозвоны, трепачи, горлопаны, горлохваты, шушуны, самодовольные, спесивые, чванливые, пустобаи.

Даже маленькая частица у Абая, и та функциональна, требует к себе внимания, иначе смысл слова не будет раскрыт полностью.

-Мұның қалай, батыр-ау!

Означает эта строка:

— Что же случилось батыр?

— Как понять тебя, батыр?

— Что это значит, батыр?

— Ну, что же с тобой, батыр?

Вседело, однако, в частице «ау». Она придает фразе, обращению к батыру доверительную, с легкой усмешкой, интонацию–смельчак, храбрец, герой, приятель, дружище, друг мой. И пренебречь этой частицей при переводе нельзя.

Нередки у Абая фразеологизмы. Для переводчика это всегда камень преткновения. Ограничусь лишь двумя примерами:

Из тех ты, что пять отдавая,

Шесть умеют взять обратно.

Это свое образная парафраза известной казахской поговорки «Бермегенге бесеу көп, аларманға алтау аз» – «Пять – многодающему, шесть–малоберущему». А.Гатов перевел, на мой взгляд, находчиво:

– Умеешь, уплати в пятак,

С него взять сдачи пять целковых.

Еще одна проблема при переводе Абая – это множество заимствованных, «инородных» слов, искусно и художественно оправданно вкрапленных в поэтическую ткань. Что это за слова? Во-первых, архаизмы, ныне почти повсеместно вышедшие из употребления: бергек, жыға, тез, өлекші, райыс, кән, көйт, құрбәт, дәндәку и др. Во-вторых, арабизмы: ғиззәт, сұхбат, нәфритлі, ғибратлі, ақыл-мизан, аят, хадис, мехнат, ғадауат и т.д. (сюда, видимо, следует отнести и ряд религиозных терминов и наименований: махұқ, мәқан, махшар, фәни, бақи, дәһрі). В-третьих, фарсизмы: бадалық, шаһбаз, баж. В-четвертых, русизмы: закон, виноват, адвокат, интернат, прошение, самородный, счет, судья, военный, коренной, здравомыслящий и другие.

В оригинале все эти заимствованные слова совсем не случайны, у них своя художественная функция, определенная нагрузка, они то возвышают речь, придают ей своеобразную изысканность, торжественность, то окутывают стих в соответствии с темой в религиозно-мистический флер, то конкретизируют, иллюстрируют сугубо современную мысль. Но как быть при переводе? Оставить их в русско-арабско-персидском обличии? В исконной форме вплетать их в русский перевод и давать объяснения в сносках? Или перевести их на современный русский язык, придать им общедоступное звучание и тем самым нивелировать абаевские строки? У меня нет однозначного ответа.

В своей поэзии Абай нередко говорит об очень сложных философских абстракциях, нравственно-этических категориях. Такие стихи и прозой перевести мудрено, а в подстрочнике не сразу-то и разберешься, что к чему. Вот, к примеру, в стихотворении (своеобразный поэтико-философский трактат) «Сизый туман-грядущие времена» Абай рассуждает о соотношении понятий «я» и «мое», о душе, о разуме, о плоти, о бессмертии. И свои думы поэт излагает в классически отточенных стихах в форме традиционного казахского одиннадцатисложника с рифмовкой а-а-б-а. Я долго колдовал над подстрочником.

«Я» –разум и душа, «Мое» есть плоть.

«Я» и «Мое» – понятия разновеликие.

Для «Я» судьбой предначертано бессмертие.

«Мое» обречено, и пусть, с тем согласись.

Думаю, смысл в полне ясен. Но как это изложить стихами, да еще максимально близко к оригиналу? В.Звягинцевой это удалось в большей степени.

«Я» – разум промолвит. Плоть скажет: «Мое!» –

Различно у плоти с душой бытие.

Бессмертное «Я» никогда не умрет.

«Мое» –это только земное жилье.

Да, Абай трудно поддается воссозданию на другом языке. Иногда кажется, он вообще непереводим. Неподступный. Недоступный. Неприступный. Непостижимый. Невыразимый. Руки опускаются. Отчаяние берет. Даже самый старательный подстрочный перевод, с вариантами, комментариями, историко-бытовым экскурсом,– отвращает. Ибо убивает поэзию. Остается искаженная – при неверном свете – уродливая тень, кощунственное отражение в кривом зеркале. Упорному, дотошному «подстрочникисту» лишь изредка удается воссоздать смысл и общий рисунок, графический облик той или иной строфы Абая. Например:

Коль бедняк — смутьян,

Гордынейобуян–

Несчастнеенасвете бая нет.

От прихлебателей,

От вымогателей,

От захребетниковспасунет.

Эти буквально переведенные строки, на мой взгляд, передают не только содержание оригинала, они намекают на форму, на размер, на ритм, на схему рифмовки. В таких случаях мне кажется, что автор подстрочника выполнил свою функцию. В определенной степени облегчил задачу поэта-переводчика, которому предстоит теперь в эти строчки вдохнуть жизнь, озарить живым огнем поэзии. Однако кто знает, может, это только мне, «подстрочникисту», так кажется, на самом же деле я вовсе не облегчил задачу поэта-переводчика, а, наоборот, усложнил ее, невольно загнав его в жесткую структуру и ограничив его возможности для вольной фантазии. Может, поэт-переводчик предпочитает организованному, упорядоченному, максимально приближенному к оригиналу подстрочнику обыкновенную грубую, сырую глину, из которой ему сподручнее лепить все, что только ему заблагорассудится?..

Не знаю. Спор давний, старый. Я же пишу о своих впечатлениях, о своем опыте подстрочного перевода тридцати стихотворений Абая.

Так, резюмируя, в чем заключаются трудности при переводе Абая на русский язык? Какие подводные камни подстерегают переводчика на каждом шагу?

Это, по моему разумению:

– насыщенность, густота, спрессованность мысли в абаевской поэзии, образность, метафоричность, афористичность;

– сугубо национальный дух, ментальность;

– многозначность, многоплановость почти каждого абаевского слова;

– обилие историко-бытовых реалий;

– созерцательная, назидательная, степенно-возвышенная тональность, обращенность к собеседнику с чутким сердцем и душой;

 – загадочность, трагизм одинокой, непонятной окружающим и оттого страдающей души.

Можно, конечно, назвать и другие камни преткновения. У меня же сложилось ощущение, что зазвучит Абай по-русски еще не скоро.

III

Так как же быть? Сидеть сложа руки? Смириться? Есть ли вообще выход? Или так и останется Абай – национальная гордость, национальная святыня — в узких национальных рамках?

Академик Д.С.Лихачев как-то сказал, что Пушкин до сих пор изучен слабо, осмысление Пушкина, мол, только начинается. И это при беспредельной всемирной пушкиниане! Весь мир и поныне изучает Гете. Едва ли не во всех уголках земного шара исправно функционируют гетевские общества. Гетеаны – целый Монблан. И исследование этих высот не прекращается ни на миг.

Что же тогда говорить о нашем Абае? По сути дела, мы находимся лишь у подножия горной вершины. У нас до сих пор даже нет по-настоящему канонического абаевского текста. Диву даешься разночтениям в его текстах разных изданий.

Да, Абай велик. Абай – титан. О том сказано и написано немало. В восторгах недостатка нет. Нельзя, однако, десятилетиями стоять у подножия и благоговейно взирать на горную вершину. Надо настойчиво одолевать перевал за перевалом, гряду за грядой и подняться на вершину. Тогда лишь откроется нам ее величие во времени и пространстве.

Думаю, когда-нибудь зазвучит Абай, как ныне говорят, адекватно и на русском, и на других языках мира. Само Время позаботится о своих гигантах. Забвение им не грозит.

Имеются многие пути для постижения Абая. И ни от одного нельзя открещиваться. В том числе и от постижения его поэзии на русском языке через подстрочник. На мой взгляд, это наименее благотворный и плодотворный путь, мудрено расслышать Абая через косноязычного посредника, трудно по зыбким ориентирам, по сомнительным вешкам добраться на ощупь до сокровенной тайны его смуглоликой музы, однако и на этом пути не исключены открытия. Кое-какой опыт уже накоплен.

И все же… Трюизм: поэзия переводится поэзией, судьба отражается в судьбе. Душа переливается в душу. И лишь так достигается высшая гармония. Значит, нужен равновеликий талант. Или, скромнее, созвучный, соразмерный. Талант, способный услышать, понять, почувствовать и прочувствовать душу абаевской поэзии в оригинале, пропустить ее через свое сердце и воспроизвести ее на другом языке, в обличии другой словесной оболочки. Это, пожалуй, единственный, идеальный путь. Воссоздал же Абай, облекая в безупречную казахскую форму, стихи Пушкина и Лермонтова. Я не исключаю, что именно русскоязычный казахский поэт, дерзкий и бесстрашный, преодолев робость, воссоздаст когда-нибудь достойно Абая на русском языке.

P.S. Основные положения моей статьи были сформулированы более десятка лет назад. И вот, кажется, предчувствия мои оправдались. Хороший шаг в освоении, воссоздании поэзии Абая на русском языке сделан.

                                                                      Абай. Тридцать семь стихотворений /Сост. и.пер. М. Адибаев. – Алматы:Дом Печати Эдельвейс, 2006.- С. 359-369