Прошло пятьдесят лет[1] с тех пор, как умолкли послед­ние ноты безутешной песни печали — жизненной подруги поэта, как возник скромный могильный курган на ма­леньком холмике, еле возвышавшемся над унылой без­людной равниной Жидебай.

А десять лет спустя, в пору своей ранней юности, я был свидетелем одной несостоятельной затеи, устроенной под названием вечера воспоминаний о поэте. Это было в зиму 1914 года в городе Семипалатинске, в здании Обще­ственного собрания, куда группа казахских услужливых чиновников пригласила на вечер памяти Абая военного губернатора Семипалатинской области Тройницкого и старика баксы (шамана) Берикбая, чтобы последний развлек народ.

Сам факт антиестественного соседства в этот вечер, первый вечер воспоминаний об Абае, царского генера­ла — носителя темных сил самодержавия — и воплоще­ния обветшалого азиатского мракобесия — колдуна — с именем поэта-просветителя, борца за свет и правду было глубоко обидным, не менее сумрачным, печальным фак­том, чем те, что ранили сердце поэта при его жизни.

А дальше на наших глазах проходят юбилеи, обще­ственность отмечает исторические даты — двадцатилетие, тридцатилетие, сорокалетие и ныне -пятидесятилетие памяти поэта… Это признаки все более усиливающегося, все более расширяющегося признания, любви и почита­ния Абая, ставшего гордостью и славой своего родного народа.

Ныне перед славной памятью Абая по-родному, сер­дечно и почтительно склоняют свои головы все народы нашей страны. И не только чествуют, а как самые пра­вомочные наследники всех выдающихся духовных бо­гатств, созданных человечеством, изучают его жизнь и творчество, его необычайную судьбу, его борьбу с хозяе­вами темной, жестокой жизни.

Так вместе с Великим Октябрем пришло раскрепоще­ние духовных ценностей, освобождение и очищение их от злобных бедственных оков общественной жизни, от сквер­ны степного суеверия, мракобесия, этого порождения не­вежественных поколений степных феодалов.

И ныне, чествуя пятидесятилетие со дня смерти поэта, мы, деятели и представители культуры казахской социа­листической нации, можем поведать о многих художест­венных, научных и общегосударственных явлениях, фак­тах и мероприятиях по увековечению памяти Абая.

Создано много стихов и песен, написаны пьесы, либ­ретто, романы писателями, поэтами, акынами Казахстана на тему о жизни, творчестве, об эпохе Абая. Театрами Казахстана осуществлены драматические, музыкальные и оперные постановки об Абае. Трудами целого коллекти­ва советских композиторов Казахстана создано множе­ство песен на тексты Абая, написаны сюиты, симфониче­ские поэмы и, наконец, полноценная опера об Абае. Мно­го лет упорно трудятся художники, скульпторы, творче­ски воссоздавая образ Абая в изобразительном искус­стве, немало трудились и деятели кино по увековечению его памяти.

Огромную пропагандистскую, популяризаторскую и, наконец, серьезную исследовательскую работу ведут це­лые группы молодых и зрелых ученых Казахстана по глубокому изучению на основе марксистско-ленинской методологии наследия, традиций, жизненных обстоя­тельств Абая. Имя его присваивают колхозам, районам, школам, вузам и театрам. А стихи поэта, как никогда, стали столь близкими, родными, волнующе дорогими, что их заучивают, читают, запоминают все от мала до ве­лика.

Но еще ближе, роднее и милее стали советскому наро­ду песни Абая. Нет уголков в республике, где бы не были известны они. Ни один композитор прошлого и настоя­щего в Казахстане не был так популярен, распространен в массах, как Абай.

Законно и уместно поставить вопрос о том, чем же заслужил, снискал Абай всенародную любовь в наше время? Безусловно, объяснений, ответов на этот вопрос может быть несколько. Но прежде всех иных логических или научных определений я считаю уместным применить к Абаю одну народную пословицу великого китайского народа. Она гласит: «Мудрая пчела не пьет из увядшего цветка». Абай, как вдохновенный и честный поэт, питал­ся в своем творчестве не из источников гнили и тлена, а вбирал все памятные впечатления и волнения, думы и мечтания из источника бессмертия, из жизни ради жизни.

Отвечая на поставленный важнейший вопрос об осно­ве величия и бессмертия Абая, мы полагаем, что два не­зыблемых и могучих свойства в искусстве Абая выделя­ются из числа всех иных качеств — это народность и жизненность, иначе — народность и реализм его искус­ства. Остановимся на анализе этих двух проблем в нас­ледии великого поэта.

Итак, в чем особые свойства народности Абая? В том, что всей суммой своих идейных исканий, своей творче­ской деятельности он оказался в главном русле прогрес­сивного поступательного развития истории своего народа. И в этом качестве он был неисчерпаемо богат и разно­образен.

Безусловно, ошибались те исследователи творчества Абая, которые односторонне, элементарно и абсолютно внешне определяли степень его народности. Они искали ответа на вопрос: писал ли Абай о борьбе народных масс против своих угнетателей, о ханско-феодальном деспотиз­ме, об отрицании кочевого быта, пропагандировал ли оседлость, земледелие, призывал ли народные массы к борьбе с царизмом, к приобщению передовых элементов своего народа к русскому рабочему движению и т. д.

Нет, не в таком виде выступает народность поэта. Абай народен в выявлении дремлющих духовных воз­можностей своего народа. В этом смысле к Абаю, как и другим подобным ему великим сынам братских народов Советского Союза, как, например, Шевченко, Чавчавадзе, Абовяну, Ахундову, Тукаю, весьма убедительно под­ходит характерное определение Белинского в отношении значения Пушкина. Он писал: «Пушкин принадлежит к числу тех творческих гениев, тех великих исторических натур, которые, работая для настоящего, приготовляют будущее и по тому самому уже не могут принадлежать только одному прошедшему». Мы не можем правильно определить народность Абая также исканием, скажем, фольклорных корней, тематических связей отдельных вы­дающихся его произведений с образцами народного твор­чества. Безусловно, обращение к фольклору и верное ос­мысление его является одним из доказательств народно­сти поэта. Но разве верно было бы определять народ­ность Пушкина лишь по сказкам «О царе Салтане» и «Руслан и Людмила»?! Было бы глубоко ошибочно, ан­тинаучно видеть народность Шота Руставели лишь в ис­пользовании им мотивов восточной народной сказки. На­родность Низами и Навои в их поэмах о «Лейли и Меджнуне» также выражается не только в обращении их к мо­тивам арабской народной легенды.

Высшим критерием народности любого художника является влияние его произведений на развитие нацио­нального духовного богатства. Значит, все зависит от то­го, насколько он двинул вперед духовную культуру сво­его народа, насколько обогатил ее. И все гении наших народов, в том числе и Абай, использовали народные дос­тояния обязательно обогащая, развивая и творчески со­вершенствуя их. Обогащали, наполняя народные источ­ники, мотивы, языковые красоты новым, неведомым на­родной памяти передовым идейным содержанием. Только таким путем они достигали наиболее высокой степени художественного воплощения передовых идей и чаяний своей эпохи. И в этом смысле дистанция от первоначаль­ного народного мотива, народного источника до вдохно­венного поэтического воплощения его в произведении великого классика может оказаться приблизительно та­кой же, как от простой глинобитной землянки до Дворца культуры или, применительно к истории русской культу­ры прошлого,- от крестьянской избы до творений Рас­трелли, от сказки до «Евгения Онегина», от русской на­родной песни до оперы или симфонии Чайковского.

Такую именно дистанцию между устной народной поэ­зией, несомненно обильно питавшей корни творчества Абая, и его совершенными, высокопоэтическими культур­ными творениями наблюдаем мы при сопоставлении. Од­нако народно и то, что составляло первоисточник, и то, что в полноценном, преображенном и развитом виде представлено в наследии поэта. Творчество Абая обога­тило историю народа и вместе с тем и общечеловеческую культуру необычайными свежими и новыми ценностями. А эти ценности народ хранит потому, что в них воплоще­но высшее достижение народного духовного богатства, в них показатели, способствующие дальнейшему широкому расцвету передовой культуры народа.

Каждый факт, каждый мотив, каждую малейшую частицу живого явления народной жизни, народной куль­туры Абай сумел воплотить в искусство, в подлинную поэзию. Своей творческой практикой он подтверждает мысль Г. Флобера о том, что «…нет атома материи, кото­рый не содержал бы поэзии».

Велика была сила убедительности, жизненной и вы­сокой поэтичности, с которой он вторгался в непригляд­ную действительность своей эпохи, стремился разрушить ее косные устои, осудить все и всяческие противоречия и препятствия, находящиеся на пути поступательного прогрессивного развития своего народа.

Потому он так беспощадно бичует во многих своих стихах угнетателей народа с точки зрения эксплуатируе­мых масс. Он использует при этом народные, устно-поэ­тические остроты, изречения, поговорки, богатые мета­форы, приемы и средства народного юмора. Во множе­стве своих ставших широко популярными среди народа стихов он заступается за аульного бедняка, батрака («Ноябрь — преддверье зимы», «Тот, кто заблудился», «О бедная моя страна»), за казахскую женщину («Кра­сотка девушка»), за мирный созидательный труд простых людей («Лето», «Осень», «Вот и старость»), за молодое поколение («В интернате за годом год»), развращаемое дикими правилами невежественных отцов. Стихов, «кара сёз» (назиданий), Абая на перечисленные темы имеем мы огромное количество, и создавались они на всем про­тяжении его активной творческой деятельности. Создавая их на языке народа, Абай обогащает, развивает этот язык для более острого, глубокого, точного и тонкого выраже­ния народных дум и чаяний. В этом смысле во многих своих творениях он выразил то, что еще не было и не могло быть высказано, ввиду исторической новизны и значительности, народными певцами, но что смутно бро­дило в глубине, в сознании народных масс.

Давая сознательное выражение стихийным, неосоз­нанным еще стремлениям народа, пользуясь для этого всем тем, что сам он, Абай, приобрел, стремясь к верши­не тогдашней русской образованности, поэт создает цен­ности общекультурного, общенародного значения, цен­ности общенациональные.

Отраженные в его творчестве эстетические принципы Белинского, Чернышевского, его бессмертные лирические творения о природе («Весна», «Зима», «На воде, как челнок, луна»), любви («Обращение джигита», «Ответ девушки», «И краснеть и бледнеть»), поэзии («Поэт»), о музыке («Грубый крик»), его огромная, высокого исто­рического назначения для его эпохи просветительская деятельность как переводчика Крылова, Пушкина, Лер­монтова и др., его же поэмы о значении и величии нрав­ственной личности — «Восьмистишья», «Масгут», «Искан­дер»- представляют особую ценность.

В них Абай не говорит непосредственно о народной доле, о средствах спасения народа от гнета, но тем не менее и эта часть наследия Абая глубоко народна.

Эти творения Абая, включающие в себя существен­ные элементы передовой поэтической культуры челове­чества, выводят казахскую литературу из вековой изоля­ции, поднимают казахскую культуру на новую, высшую, историческую ступень. Они народны потому, что возвра­щают заимствованные у народа ценности возросшими, обогащенными тем, что необходимо народу, что будет им усвоено в ближайшем будущем и без чего немыслимо улучшение его исторических судеб. Абай народен тем, что стал духовным оком своего народа и видел далеко вдаль, мысля и чувствуя за народ, указывая ему его будущее.

Потому в творчестве Абая отразилось, как в историче­ском фокусе, все главное, общенародное, волнующее пе­редовые умы народа. Никто до Октябрьской революции в истории казахского народа так напряженно, многосто­ронне и ответственно не мыслил о судьбе труженика, «о кровавых ранах общества», о его будущем, как Абай. Он и стал, пользуясь выражением Белинского, тем та­лантом, который должен быть органом «…сокровенной думы всего общества, его, быть может, еще неясного са­мому ему стремления. Другими словами: поэт должен выражать не частное и случайное, но общее и необходи­мое, которое дает колорит и смысл всей его эпохе».

Вот такие и подобные им существенные черты и свой­ства наследия Абая выражают и качество народности его в целом. Не противоположно ли подобное определение народности Абая понятию классовости природы его нас­ледия? Нет, наоборот, указанная нами народность твор­чества Абая в условиях классового общества не исклю­чает причастности его наследия к передовой народно-де­мократической культуре, стало быть — к культуре трудо­вых народных масс, трудового крестьянства, которому принадлежит будущее. Поэтому народность Абая мы по­нимаем в диалектическом единстве с понятием классово­сти всей природы его наследия.

Второй вопрос, который также весьма актуален,- это вопрос о реализме Абая. При этом круг тем стихов поэта о волостных управителях («Кулембаю», «Управитель на­чальству рад», «Кожекбаю»), о баях-хищниках («Как без труда в руках народ держать», «Ноябрь»), о родовых старейшинах — воротилах степной борьбы («Хотя мы уже старцы»), о муллах («Глядит, но что же видит он!»), о невежественных, но упорных хранителях древних ди­ких обычаев, отцах семейств («О бедная моя страна»), о продажных чиновниках-взяточниках, сутяжниках, лодырях, дармоедах («Тот, кто заблудился») и т. д.- сви­детельствуют о самом широком охвате сложнейших яв­лений степной жизни с критическим ярким раскрытием глубоких корней социальной действительности прошлого.

В казахскую литературу приходит принципиально но­вое качество в приемах изображения самой этой действи­тельности. Мы знаем, что реализм присущ и творчеству Махамбета — активного борца против ханского угнете­ния народных масс, однако реализм Абая выступает иной качественной основой подлинного и высокого искус­ства.

В творчестве Абая убедительно, ярко раскрывается типическое в жизни, что составляет характерный приз­нак его реализма. Поразительна обличительная сила его творений, правдиво и смело, резко и гневно раскрываю­щих все недуги и пороки описываемой им действительно­сти, главным образом, окружающей его общественной жизни. Читая стихи Абая, остро бичующие гнилые устои быта, общественное зло, невежество, косность, вспоми­наешь Л. Н. Толстого, который охарактеризован В. И. Лениным как «…горячий протестант, страстный обличитель, великий критик».

Широкое и конкретное, многостороннее и критическое изображение общественной жизни казахов второй поло­вины XIX века было возможно только средствами крити­ческого реализма. Реализм Абая был именно таковым. Историческими предпосылками критического реализма на казахской почве явилось: развитие капиталистических отношений в Казахстане, рост производительных сил в городах, промышленных очагах, усиливающаяся связь капиталистического города с аулом и деревней и в связи со всеми этими явлениями — усиление классового рас­слоения и классового антагонизма. Абай писал, по преи­муществу, стихами, но картины современной казахской действительности даны в его творениях в широком со­циально-экономическом разрезе так полно, так всеобъем­люще, разносторонне, что получается самое ясное отра­жение эпохи. Его стихи, поэмы, назидания (кара сёз) смело можно назвать энциклопедией жизни современного ему общества во всех его слоях, возрастах, состояниях.

Читая Абая, можно составить ясное, разностороннее и точное представление о социально-экономическом, пра­вовом, семейном и общественном, а также культурно-ис­торическом, моральном состоянии казахского общества.

Искусство Абая, будучи глубоко реалистическим, от­личалось и передовой идейностью в плане того же самого критического реализма.

Достигнуть таких высот мысли и мастерства Абай смог только благодаря усвоению передовых народно-де­мократических традиций русской классической литера­туры.

Неизмеримо огромную роль в развитии эстетических воззрений Абая играли Пушкин, Лермонтов. В процессе своей творческой эволюции Абай глубоко воспринял так­же эстетические заветы Белинского и Чернышевского о назначении и долге поэта выражать сокровенные думы и чаяния трудовых народных масс. Один лишь семнадца­тый тезис диссертации Чернышевского о том, что произ­ведения искусства должны объяснять жизнь и выносить приговор над действительностью, определил многое в ми­ровоззрении казахского классика.

Мы имеем очень и очень много явных и глубинных связей в эстетике, в мироощущении и мировоззрении Абая со взглядами Белинского, Герцена, Чернышевского и Добролюбова. Эти связи составляют огромный и бла­годарный объект для сосредоточенного научного анали­за. И мы вспоминаем о них с особенной благодарностью к памяти Абая еще и потому, что он сумел обратиться к наследию великих мыслителей с таким безграничным до­верием и преданной любовью, какие в тот суровый век отчуждения, косности, фанатизма являлись редчайшим и ценнейшим качеством. Последовательное, бесповорот­ное обращение Абая к лучшим традициям русской ли­тературы и общественной мысли объясняется величай­шей гуманной и притягательной силой русской литерату­ры, с ее чутким и дружелюбным отношением ко всем на­родностям и, особенно, к угнетенным народностям Рос­сии.

Ведь не однажды и не в одном поколении русского на­рода повторялись мысли, высказанные Добролюбовым: «Настоящий патриотизм, как честное проявление любви к человечеству, не уживается с неприязнью к отдельным народностям». А сколько мы знаем подобных высказыва­ний у Белинского! Ведь он говорил, что настанет время, когда все народы будут «братски делиться друг с другом духовными сокровищами своей национальности» и «об­нимутся при блеске солнца разума». Был глубоко прав советский писатель А. Н. Толстой, который сказал: «Пе­редовая русская литература никогда не знала высокомер­ного отношения к населявшим Россию народам. В ней никогда не было колониальной струи, колониальных мо­тивов, столь характерных для литератур некоторых ев­ропейских народов».

Именно такая благодарная историческая миссия рус­ской литературы и общественной мысли со всеми их луч­шими традициями на протяжении всего XIX века и фор­мировала развитие и становление в новом выдающемся качестве поэтический и общественный облик таких клас­сиков из среды угнетенных народов России, как Абай.

Вспоминая эти важнейшие для Абая и для дальней­шей судьбы всей казахской литературы исторически бла­гоприятные обстоятельства, я скажу от имени всех казах­ских советских писателей — наследников Абая — великое спасибо той мудрой русской книге, которая научила Абая первой букве русского алфавита, великое спасибо тому русскому учителю, который научил Абая первому рус­скому слову!

Абай стал ревностным и самоотверженным проповед­ником русской культуры, русской образованности. Толь­ко на одну эту благодарную тему писал он немало сти­хов, назиданий, слагал прочувствованные замечательные мелодии. В двадцать пятом назидании (кара сёз) он пи­сал: «Не жени сына, не наделяй его наследственной до­лей «енчи». Заложи все свое, но обучи сына русской нау­ке». Характерно при этом упоминание о женитьбе и нас­ледственной доле «енчи». Дело в том, что по обычному праву казахов, да и по адату и шариату, долг отцов перед сыновьями так и определен — женить с выплатой всего калыма (выкупа) за невесту и наделить «енчи». А Абай настаивал на отступлении от этих непреложных обще­обязательных путей отцов во имя постижения русской культуры.

Вспоминая такие строки поэта, невольно задумыва­ешься и о проблемах нашей советской казахской литера­туры в отношении всего классического наследия Абая. При этом несомненно важнейшей проблемой этого нас­ледия выступает задача наиболее глубокого освоения мастерства нашего классика, достигнутого им благодаря глубокой и упорной учебе у русской классической лите­ратуры. Потому безгранично богат Абай и содержанием и формой своей поэзии. Чего стоят одни языковые и сти­левые богатства и красоты его текстов!

Советским писателям, поэтам, драматургам и крити­кам Казахстана предстоит еще многому и многому по­учиться у Абая в отношении языкового мастерства. Ус­пехи наши в этом деле весьма невелики.

Посвятив наш настоящий обзор, главным образом, творческой характеристике Абая, мы не останавливались на фактах жизни поэта. Они в общих чертах известны широкому читателю.

Сейчас необходимо напомнить только о двух весьма важных обстоятельствах последнего периода жизни поэ­та. Эти данные, обнаруженные мною, как биографом Абая, и писателем Сапаргали Бегалиным, впервые пре­даются гласности только теперь. В соответствующей ху­дожественной обработке они включены мною в неопуб­ликованные еще две главы последней книги романа «Путь Абая».

Какие же это обстоятельства и факты? Во-первых, выяснилось участие одного из самых реакционных бур­жуазных националистов, ставшего впоследствии во гла­ве контрреволюционного правительства алашорды, в организации покушения на жизнь Абая летом 1897 года. Этот националист, возглавляя большой отряд по стати­стической переписи от экспедиции Щербины в 1897 году, в течение лета находился на джайляу рода тобыкты и стал тамыром (другом) заклятого врага Абая, степного феодала Оразбая. В эти же летние дни на том же джай­ляу, на урочище «Кошбике», было совершено покушение на Абая, организованное именно Оразбаем.

Во-вторых, выяснилась огромная активная роль Абая в борьбе части казахского городского населения Семи­палатинска против панисламистов накануне русско-япон­ской войны.

Абай оказал резкое и решительное сопротивление муллам, имамам и хазретам семипалатинских мечетей, купцам и казахской чиновничьей интеллигенции в их на­мерении приобщить казахское население области к еди­ному мусульманскому центру в России — Муфтияту. Объединение мусульман в таком порядке входило в са­мую действенную программу панисламистов и пантюркистов, выступавших по непосредственному заданию Шейхул-Ислама, духовного главы тогдашней Оттоман­ской империи.

Сообщая об этом факте, я должен сделать одну су­щественную оговорку. Дело в том, что сопротивление Абая мусульманскому объединению не означает вообще отрицания им религии. Необходимо признать, что у Абая была своя вера, правда, она отличалась от обычных догм ислама.

Это было одним из противоречий Абая, он не смог подняться до атеизма русских революционных демокра­тов. Но в вопросе о религии образ мыслей Абая был пре­дельно своеобразен и независим для своей эпохи и среды.

Вообще я считал бы наиболее целесообразным при изучении любых сторон наследства Абая — будь то взгляды эстетические, общественные, педагогические, философские, правовые и т. д.- не отступать от справед­ливых выводов о том, что историю нельзя ни ухудшить, ни улучшить. Нет никакой надобности причесывать Абая под нашу современность, надо объяснить его мировоз­зрение, исходя из конкретно-исторических принципов марксистско-ленинской науки. Конечно, в вопросе о рели­гии у него налицо идеалистические толкования, совпада­ющие со взглядами всех мыслителей домарксовой фило­софии. Так, подобно Вольтеру, в разумном устройстве мира он видит волю божью. Но при всем этом ни от кого так сильно не доставалось исламизму, как от Абая. Его обличительные стихи и «кара сёз» против мулл, ишанов, хальфе, хазретов были столь вольнодумными, резкими и беспощадными, что, попадись он суду современных ему шейхулисламов, шуроисламов, муфтиев, кадиев или ишанов и имамов, он был бы несомненно присужден к каз­ни за богоотступничество. Спасало его отсутствие рели­гиозного фанатизма у казахов, а также ограниченная распространенность его стихов при жизни.

В целом эти два сообщенные нами факта из биогра­фии великого казахского поэта также свидетельствуют о том, в какой степени он был далек, чужд и недоступен реакционно-консервативным силам своего времени, и как последователен, непреклонен и велик в поисках спаси­тельного пути для своего обездоленного и несчастного в ту эпоху-мачеху народа.

Тем и дорога нашему счастливому поколению память о великом Абае, ставшем неувядаемой славой и гордо­стью казахского народа, ставшем истинно близким и родным советскому народу. Именно близким и родным является он нам из своего исторического далека!

1954 г.

Әуезов Мұхтар. Жиырма томдық шығармалар

жинағы. — Алматы: Жазушы, 1985. – Том 20. – 246-257-беттер.

Сайтта жариялауға дайындаған

Анар Малдыбаева, Абай институтының

кіші ғылыми қызметкері