В разгар лета, знойным днем 9 июля 1889 года, из Семипалатинска в Зайсан был отправлен по этапу молодой человек. Вид он имел весьма изможденный, и врачи, опасаясь за здоровье ссыльного, советовали повременить с поездкой. Однако областной полицмейстер настоял на немедленной отправке «государст­венного преступника». Звали его Николай Яковлевич Коншин.

Две недели телега тащилась по бесконеч­ной, выжженной солнцем степи. Наконец по­казался Зайсан: низенькие домишки из не­обожженного кирпича и самана, плоские кры­ши, арыки, бродящий по улочкам скот.

Какая судьба занесла двадцатипятилетнего тверского дворянина в этот забытый богом уголок?

Должно быть, ключ к разгадке надо искать в образе мышления молодого Коншина. Загля­нем в его воспоминания, написанные много лет спустя: «Быть революционером казалось мне завидным жребием. Хорошо помню, как в  Вышнем Волочке я ходил к тюрьме, где тогда содержались, впредь до отсылки в Сибирь, революционеры. Мне хотелось хоть чем-ни­будь выразить им свое сочувствие, увидеть их хотя бы издалека, из-за тюремных окошек. Они мне рисовались чуть ли не святыми людьми, отдающими свою жизнь за народ, ко­торому обещал служить и я. И не подберу другого слова, я мечтал, что и на меня наденут когда-нибудь серый халат и погонят по «Владимирке — дальней дороге».

Едва начав учебу в Московском университе­те, Коншин примкнул к студенческому движе­нию. В 1884 году за участие в волнениях он был исключен со второго курса медицинского факультета и как один из организаторов де­монстрации студентов выслан из Москвы. За ним был установлен секретный надзор поли­ции. Вот как Николай Яковлевич вспоминал об этом событии: «В 1884 году в некоторых университетах происходили периодически пов­торяющиеся беспорядки, с обычным полицей­ским насилием и немалыми жертвами. Среди московских студентов начались толки о необ­ходимости протестовать против произвола пра­вительства, и, в конце концов, было решено про­извести демонстрацию на Страстном бульваре, против типографии и редакции «Московских ведомостей», которые издавал тогда извест­ный ретроград Катков. О готовившейся демон­страции говорили довольно откровенно, и если б полиция захотела ее предупредить, это не стоило бы ей ни малейшего труда. Был кем-то пущен слух, что студенты намерены пере­бить стекла в окнах редакции, и во двор к Каткову были поставлены казаки. Студенческая сходка на бульваре была назначена на один из первых дней октября 1884 года, около 5-6 часов вечера. Гулявшие на бульваре жи­во скрылись, и вместо них собрались студенты в числе нескольких сот человек. Дело ограни­чилось речами и пением революционных пе­сен, и участники демонстрации начали расхо­диться, когда заметили, что весь бульвар оцеплен полицией и конными казаками. Кое-кто успел все-таки скрыться, но человек трис­та-четыреста было окружено казачьим коль­цом, и всех нас погнали в центральную пере­сыльную тюрьму, известную в революционной среде по имени «Бутырок». Погожий вечер сменился мелким дождем, и мы пришли в свое новое обиталище усталые, мокрые и голодные.

В Бутырках нас разместили по нескольким ка­мерам, и спать пришлось на голых и грязных нарах. Через день или два стали разрешать свидания, и нас положительно засыпали раз­ными приношениями: каждый день появлялись корзины с хлебом, колбасой, сыром и да­же сластями, так что многие из нас не ели так на свободе, как пришлось питаться в Бутыр­ках. Расследование дела тянулось недели две или три, в течение которых студенты, группа за группой, выпускались на волю. Несколько человек, как уже раньше заподозренных в ре­волюционной деятельности, посадили в бутырские башни. Оставалось все меньше и меньше людей, и нами стали овладевать все большие и большие опасения. Наконец, человек около 15 были признаны организаторами демонстра­ции и назначены к высылке под надзор поли­ции в города (кроме университетских) по соб­ственному выбору… Куда ехать, я не знал, и после некоторых колебаний, решил отбыть надзор в Твери».

Вернувшись в Тверь, Коншин перебивался грошевыми заработками в губернском статис­тическом комитете, едва хватавшими на про­питание.

Чтобы свести концы с концами, ему приш­лось наняться домашним учителем к помещи­ку К.В. де Роберти, имение которого было в Старицком уезде. Это был образованный человек, либерал западного толка. Он совершенно отрицательно относился к социа­лизму, в котором видел «грядущее рабство», ко всяким народническим программам.

У помещика была большая библиотека, с хо­рошим подбором книг по философии и общест­венным наукам, и он предоставил Николаю Яковлевичу возможность иметь свободный доступ к книгам. «У него я в первый раз прочитал в заграничном издании все сочинения Герцена, оказавшие на меня большое влия­ние», — вспоминал Коншин.

Во время поездок в уездный центр Стари­цу Коншин вел беседу с крестьянами о без­земелье, о необходимости отобрать поместья у дворян и т. п. О беседах узнал становой при­став, и учителю было запрещено выезжать в Старицу.

В 1885 году Коншин поступил в ярославс­кий Демидовский юридический лицей и уже через месяц стал членом студенческого революционного кружка, тесно связанного с орга­низацией «Народной воли». На него было воз­ложено заведование библиотекой.

Летом следующего года ярославская органи­зация была разгромлена полицией. Всего бы­ло привлечено к делу до 30 человек. В числе «зачинщиков» значилась фамилия Коншина. Следствие установило, что члены организа­ции читали на сходках труды Маркса, Энгель­са, Плеханова…

Двадцатидвухлетний студент был брошен в одиночную камеру местной тюрьмы, потом пе­реведен в Москву, сначала в тюремный замок на Таганке, а затем в Бутырскую пересыль­ную тюрьму. Здесь он сидел вместе со многи­ми известными политзаключенными. За уча­стие в беспорядках, устроенных в тюрьме по­литическими заключенными, Коншина броси­ли в карцер, который находился в подвальном помещении. Здоровье Николая Яковлевича было там серьезно подорвано.

В конце ноября 1887 года департамент по­лиции довел до сведения Коншина, что он на­значен в ссылку в Степной край на три года. Сибирской железной дороги тогда еще не бы­ло, и этапное передвижение ссыльных в Сибирь производилось только летом, поэтому Николаю Яковлевичу пришлось находиться в заточении еще полгода. В это время он соста­вил реферат о задачах русской революцион­ной партии, который был написан под боль­шим влиянием плехановских идей.

Весной следующего года бутырский узник был отправлен в Омск, где ему должны были определить место отбывания ссылки. По пути за сопротивление, оказанное полицейским и надзирателям в Тюмени, Коншин и его това­рищи были заочно осуждены Тобольским ок­ружным судом к тюремному заключению. На этот раз он был заточен в Павлодарскую уездную тюрьму на полгода. Здесь вместе с ним отбывали наказание его товарищи М.И. Ромась, М.М. Теселкин, А.В. Гедеоновский, И.В. Емельянцев, А.И. Худыковский, И.Ф. Гусев, О.Ф. Россов, Н.Н. Дробашенко и И.И. Тихомиров.

История так называемых «тюменских беспо­рядков» следующая. Этапное передвижение политических ссыльных производилось тогда от Москвы до Камы по железной дороге за­тем на пароходе до Перми, а отсюда до Тюме­ни снова по железной дороге.

В Тюмени ссыльные узнали, что тюремная администрация решила отправить их в Омск по почтовому тракту, не считаясь с тем, что среди конвоируемых были больные и ослаб­ленные заключением люди. Тогда политссыльные направили телеграмму степному генерал-губернатору, потребовав, чтобы их повезли на пароходе, а когда получили отрицательный ответ, заявили о своем отказе идти этапом по почтовому тракту.

«Настал   день   отправки, — свидетельствует Н. Я. Коншин, — появились у ворот подводы, приехал товарищ прокурора и, когда мы отка­зались подчиниться его требованию выйти из камеры, в нее ворвались, как дикая стая, поли­цейские и надзиратели и стали нас выталки­вать из тюрьмы. Кое-кто не примирился с этим и оказал далеко не пассивное сопротивле­ние. Около тюрьмы наготове стояли солдаты с винтовками, и был момент, когда началь­ство, видя нашу борьбу, хотело пустить в ход и солдатские приклады. Наконец наше сопро­тивление было сломлено, и все мы, изрядно помятые, оказались на улице, окруженные этапным конвоем…»

В Павлодаре партия ссыльных, в которой находился Коншин, была задержана и заклю­чена в тюрьму. После следствия все были осуждены. И вновь полгода тюремного заклю­чения…

Так, после трехлетних скитаний по тюрь­мам началась для Коншина ссылка.

Спустя сорок лет Николай Яковлевич вспо­минал в одном из писем к дочери Екатерине свое тогдашнее настроение: «…Я очутился, волею судеб, в Зайсане, маленьком городиш­ке… То революционное движение, к которому я примыкал, было окончательно сломлено, и новых путей на смену его я тогда не знал. С новой средой, меня окружавшей, я ничего об­щего не имел. Невольно складывался вывод: в прошлом ошибки одни, а грядущее казалось безнадежно серым и мрачным… да и вообще стоит ли жить, не слишком ли жизнь (обоб­щение: не моя лично, а вообще) пуста и глу­па?.. Мне помогла большая доза юмора, сме­шанного с иронией, какую я имел в своей молодости. Перед тобой, Катя, вся жизнь впе­реди. Она тяжела теперь, но в то же время полна глубочайшего интереса…»

Быть может, помогло Коншину и то, что вместе с ним отбывали ссылку Александр Худыковский (с которым он шел по этапу от Москвы до Семипалатинска и вместе сидел в Павлодарской тюрьме). Филипп Большаков, Христин Томашевский, Виктория Августович, Феликс Манкевич. Через несколько месяцев, в первых числах октября, в Зайсан прибыл еще один политический ссыльный — Николай Ватсон, с которым Коншин сошелся ближе всех.

Николай Эрнестович Ватсон известен как один из организаторов студенческого эконо­мического общества в Петербурге, сподвижник А.И. Ульянова, друг народовольца В.Г. Богораза.

Вскоре после казни А.И. Ульянова он был арестован за распространение воззвания, направленного против существующего строя и произвола царских властей, рисование картин, изображающих казненных товарищей, и за хранение объявления о полиграфировании и правил обращения с гектографом.

Вскоре, за подачу протеста на имя минист­ра внутренних дел против дикой расправы над политическими ссыльными в Карийской каторжной тюрьме и в Якутске Николай Ват­сон и его товарищ по ссылке Александр Худыковский были арестoваны. Во время ареста у Ватсона были изъяты рукописи неокончен­ных повестей, тетради с рассказами и стихами, рисунки, записки В.Г. Богораза, письма.

Обнаруженные в архиве, а также опублико­ванные ранее произведения Николая Ватсона, насыщены большим социальным содержанием. Оказавшись в захолустье, без средств к су­ществованию, Коншин был вынужден просить Зайсанского уездного начальника «принять его для частных занятий в уездном управле­нии или же разрешить преподавание уроков».

Его деятельная и кипучая натура ищет при­менения знаниям, приобретенным в юриди­ческом лицее и в тюрьмах. К нему тянутся за советами и защитой десятки русских бедняков и казахских джатаков, обиженных притесне­ниями и произволом местных властей и бога­чей. И скоро о Коншине по округе разносится молва как о честном, справедливом и благо­родном человеке.

Николай Яковлевич окунулся в самую гущу народной жизни и неожиданно открыл в себе новые интересы. Он с увлечением изучает историю казахского народа, заселение края, быт, обычаи и занятия казахов, устное народ­ное творчество, — словом, в Коншине пробу­ждается истинный исследователь.

После полуторагодичного пребывания в Зайсане Н.Я. Коншину разрешили переехать в Семипалатинск. Средства к существованию он добывает по вольному найму, преимущест­венно адвокатурой. Возвращаться в Тверь Коншин не захотел, так как с родственниками у него произошла полная размолвка. Но он не оставляет мысли поселиться в одном из горо­дов европейской части России. После отбытия ссылки вместе с семьей переезжает в Саратов. На следующий год поселяется в Омске, где работает в контрольной палате.

Однако любовь к Степному краю, к его на­роду властно потянула назад.

В октябре 1896 года Коншин вернулся в Се­мипалатинск, где и прожил до последних дней своей жизни.

Скучная, казалось бы, должность — секре­тарь статистического комитета. В обязанность его входит собирание статистических сведе­ний — о социально-экономическом состоянии края, его природных богатствах, истории, гео­графии, археологии, этнографии, положении трудящихся и т. д. Однако все это как нельзя лучше соответствовало новым наклонностям Николая Яковлевича Коншина. Недаром Се­мипалатинскую область той поры он называет в одной из ранних статей — «терра инкогнита» и уже тогда намечает себе целую програм­му исследования этой «неизвестной земли».

Под руководством и непосредственном уча­стии Коншина в Семипалатинской области в 1897 году была проведена перепись населения, которая являлась составной частью «Первой всеобщей переписи населения Российской им­перии».

Получив доступ к архивным материалам и статистическим сведениям, он задумал подго­товить серию очерков об истории Семипала­тинской области, о социально-экономическом положении казахского и русского населения, переходе казахов на оседлое положение, состо­янии переселенческого дела в крае и другим вопросам. При этом он не только изучал архи­вы, но и сам обследовал казахские и русские поселения.

В 1898 году в «Памятной книжке Семипала­тинской области на 1898 год» появился очерк Коншина «К вопросу о переходе киргиз Семипалатинской области на оседлое положение» — о тяжелом экономическом положении джатаков. Эти бедняки, оказавшись без скота, един­ственного средства для обеспеченного сущест­вования в степи, шли в батраки, в наемные ра­ботники к баям. Часть их за «неимением в степи достаточного спроса на рабочую силу, — пишет Коншин, — вынуждена бежать из сте­пи в казачьи селения и города», где «при со­вершенно иных, новых, непривычных услови­ях жизни, киргиз теряет под собой почву, он становится беспомощен, как рыба, вытащен­ная на берег и лишенная родной стихии. Блед­ный, исхудалый, в лохмотьях, это — иногда жалкое подобие человека, на которого нельзя смотреть без сострадания. Не привыкший к работе, он, однако, по необходимости должен искать работы, чтобы пропитать и свое замо­ренное семейство. Еще куда ни шло — летом джатака, по крайней мере, греет солнце, он дышит чистым степным воздухом, его непри­хотливые жизненные потребности удовлетво­ряются хоть с грехом пополам какой-нибудь дырявой и почерневшей юртой да небольшим количеством айрана. Не то зимою. Жестокие морозы и снежные бураны заставляют джата­ка искать надежного прикрытия, и вот он идет в поселок к казаку присматривать и ухаживать за скотом домовитого хозяина. На скотном пригоне, стоящем иногда отдельно от жилого двора казака, к услугам джатака небольшая избушка из плетня, щели которой замазаны глиной, забиты землей, а подчас и навозною почвой, взятою с того же скотного пригона. Можно себе представить, какой жал­кой защитою являются эти стены в морозные дни и какая антигигиеническая атмосфера получается в такой хате в оттепель. Осталь­ная обстановка вполне гармонирует с этим. Маленькое окно, иногда затянутое пузырем, едва пропускает свет; глиняный пол, застлан­ный сеном, на стенах — хомуты и другая сбруя для рабочих лошадей казака, тут же убогая и грязная рухлядь киргиза — вот обстановка, в которой проводит зиму джатак со своей семь­ей. Прибавьте к этому, в эту же избушку по­мещается нарождающийся скот, и станет ясно, в каких гибельных, ужасных условиях прихо­дится перебиваться киргизу, извергнутому степью».

В июле-августе 1898 года Коншин совер­шает поездку по Усть-Каменогорскому уезду, во время которой главной его целью «было ознакомление на месте с положением переселен­ческих поселков» и «изучение быта джатаков» народном из участков «казачьей десятиверст­ной полосы».

Из-за недостатка времени и средств он об­следовал только шесть переселенческих посел­ков: Георгиевский, Александровский, Мариинский, Николаевский, Михайло-Архангельский, Карашский и Чубар-Каин. Собранные в переселенческих поселках материалы легли в основу очерка «Переселенческие поселки в Усть-Каменогорском уезде», опубликованном в 1899 году. «Страшно тяжелое впечатление оставил во мне Чубар-Каинский  поселок, пишет Н. Я. Коншин. — Домов, в обычном зна­чении этого слова,    было в поселке два-три, у большинства же переселенцев — там и сям разбросанные балаганы, землянки, даже шала­ши из прутьев и сена». В беседе с переселенцами, которые только в этом году обоснова­лись в урочище    Чубар-Каин, Коншин выяснил, что «они совсем   разорились и дальше им идти некуда…»

Заключая этот очерк, Николай Яковлевич пишет: «И такой нищеты, как на Чубар-Каине я не видел не только среди переселенцев но даже у киргиз-джатаков, ютящихся в казачь­их поселках. Не только постройки, но и вся обстановка, рваная до невозможности одежда на ребятишках — все говорило,

что тут дей­ствительно до конца разорившиеся люди».

Коншин, показав бедственное положение переселенцев, которые бежали от нищеты исках лучшей жизни, а попадали в ту же ни­щету и нужду, открыто выступил в защиту обездоленных людей.

В 1899 году Н.Я. Коншин снова совершил экспедицию для сбора материалов о быте ка­захов, проживающих на казачьих землях.

Результаты ее нашли отражение в «Очерке экономического быта киргиз Семипалатинс­кой области», опубликованном в 1901 году. В нем рассказано о заселении и освоении рус­скими и казахами долины Иртыша и других местностей богатейшего Семипалатинского края, отображен процесс сближения русского и казахского народов, взаимовлияния нацио­нальных культур, обычаев.

Свидетельствуя о впечатлении, которое произвел на него джатакский поселок, распо­ложенный рядом с Семиярской станцией, Коншин писал: «Джатакский поселок, несмот­ря на летнее время, имел убогий и жалкий вид. Крошечные землянки, заваленные камы­шом и навозом, торчали там и сям почти без всякого порядка: не лучше были и маленькие, все в заплатах, юрты. Все без исключения го­ворило о крайней бедности джатаков. Долгое соседство с казаками не прошло, вероятно, без следа для джатаков: я нигде не встречал так много киргиз с русскими физио­номиями и даже русым цветом волос. Зато среди семиярских казаков также не трудно встретить смуглых, черноволосых людей с уз­кими глазами и широкими скулами…».

В своих очерках Н.Я. Коншин показал жизнь казахских семей, проживающих в При­иртышье, связи с русским населением, бес­правное положение. Вопреки официальным взглядам царских властей на казахов как на неспособный к развитию народ, Коншин с большой теплотой отзывается о нем, открыто встает на его защиту. Об этом свидетельству­ют все его последующие многочисленные очер­ки в сибирских газетах и журналах. Их пуб­ликация вызвала недовольство Степного гене­рал-губернатора — дальнейшее издание было приостановлено. Но и то, что было опублико­вано, имеет большую научную ценность.

В те годы Коншин познакомился с великим Абаем Кунанбаевым. Постепенно знакомство переросло во взаимную привязанность и боль­шую дружбу. По просьбе Николая Яковлевича Абай написал «Заметки о происхождении ро­дов киргизской орды», которые были подго­товлены Коншиным к печати.

Кроме того он готовит к публикации ряд неизвестных документов из жизни Ф.М. До­стоевского в Семипалатинске, пишет статьи. В 1899 году, в память о товарище по ссылке в Зайсане Н.Э. Ватсоне, Коншин напечатал в газете «Сибирская жизнь» его поэму «Пос­лы». В послесловии к ней он написал: «Автор этого стихотворения Николай Эрнестович Ватсон, сын известного публициста, умер в 1895 году в маленьком городе Зайсане, куда он попал в конце 1889 года. Покойный был од­ним из типичнейших людей конца 80-х годов.

…Судя по его письмам, он в последнее вре­мя горячо мечтал отдать свои недюжинные силы изучению той страны, которая стала его второй родиной и откуда он не захотел, даже несмотря на возможность, вернуться в Рос­сию. Но было уже слишком поздно… Николай Эрнестович, говоря словами Чехова, «веровал не как немецкий доктор философии», и сом­ненья и порывы «гнули его в дугу, рвали на части тело…» Этот духовный разлад в большой связи, конечно, с безотрадной жизнью в глу­хом захолустье, рано надломил могучий от природы организм Ватсона, и он умер, не имея 30 лет от роду…»

Николай Яковлевич Коншин полностью отдает свои силы изучению того края, который стал его второй родиной.

В 1900 году под его руководством прово­дится сбор археологических сведений. На ос­нове присланных в статистический комитет данных Николай Яковлевич написал статью «О памятниках старины в Семипалатинской области».

Коншину не сидится в Семипалатинске. И вот он снова в пути. На этот раз он соверша­ет поездку по Каркаралинским степям, начав ее в Павлодаре, с которым были связаны вос­поминания о пребывании в тюремном замке.

В путевом очерке «От Павлодара до Усть-Каменогорска» он прозорливо предсказывал: «…Павлодарцы мечтают о блестящем буду­щем своего города, и, пожалуй, они правы. Павлодар лежит вблизи обширного каменно­угольного района, в окрестностях его нахо­дятся богатейшие соляные озера, и все это, при массе дешевого киргизского сырья и изо­билии медных руд в Павлодарском уезде, по­зволяет думать, что когда-нибудь Павлодар станет действительно крупным промышленным центром».

Кроме названных выше очерков, перу Н.Я. Коншина принадлежат труды: «Заметки об одном киргизском джуте», «Поездка в Чугучак», «Земство и киргизы», «Новый проект киргизского землеустройства», «Опасности для переселенцев в Степном крае», «Что мо­гут дать семипалатинские архивы для краеве­дения?», «Дело о Дубинушке», «Администра­тивные расследования о неблагонадежных ли­пах в Усть-Каменогорске», «Семипалатинский застенок»,    «Секретный арестант № 1» и ряд других.

После победы Великого Октября Коншин завершил большую работу над книгой «Ма­териалы для истории политической админист­ративной ссылки в Степной край», которая увидела свет в 1923 году. В ней содержатся краткие сведения о 114 политических ссыльных, отбывавших наказание в Семипалатинс­ке, Усть-Каменогорске, Зайсане, Павлодаре, Каркаралинске и Кокпектах Семипалатинской области. Среди них мы находим имена людей, которые сыграли видную роль в развитии культуры и науки в крае, в изучении истории, экономики и этнографии казахов. Это полити­ческие ссыльные, друзья великого Абая Евге­ний Петрович Михаэлис, Нифонт Иванович Долгополов, Северин Гросс, Александр Льво­вич Блек, Павел Дмитриевич Лобановский, Александр Александрович Леонтьев и другие. Е.П. Михаэлис, как известно, сыграл боль­шую роль в формировании поэтического та­ланта и демократических взглядов Абая, по собственному признанию которого, «Михаэлис открыл ему глаза на мир». По инициативе Михаэлиса в Семипалатинске были открыты библиотека и музей. Он провел большую ис­следовательскую работу по изучению природ­ных богатств края.

Не менее яркой личностью был Нифонт Иванович Долгополов, отбывавший ссылку в Семипалатинске за участие в студенческих волнениях в Харькове и за публичный отказ принести верноподданническую присягу при вступлении на престол Александра III. Здесь он близко познакомился с Абаем и в 1885 году даже отдыхал у него в ауле. Н.И. Долгополов после возвращения из ссылки продол­жал заниматься революционной деятельностью, принимал участие в революции 1905 го­да в Нижнем Новгороде, за что был заключен в Бутырскую тюрьму, а затем выслан в Астрахань. Он был знаком с Л.Н. Толстым, дру­жен с А.М. Горьким, в гостях у него бывали Л.П. Чехов, В.Г. Короленко, С.Г. Скиталец. Н.А. Семашко и другие. В январе 1922 года Н.И. Долгополов, спасая больных тифом, сам заразился и умер.

Политические ссыльные А.Л. Блек, С.Гросс и А.А. Леонтьев, работая в Семипалатинском статистическом комитете, многое сделали для пополнения книжного фонда библиотеки, создания музея и исследования казахского обыч­ного права. Они принимали участие в подго­товке к изданию «Материалов для изучения юридических обычаев киргизов», изданных в 1886 году.

Американский журналист Джордж Кеннан, который познакомился с Александром Блеком и Северином Гроссом во время своей поездки по Сибири, отмечая их образованность, высо­кую культуру и всесторонние познания, писал, что «каждого из них можно было смело при­нять за профессора», и естественно, заклю­чает он, такие люди «не могут быть ни дики­ми фанатиками», ни «невежественными са­пожниками и ремесленниками», как описывал мне их один русский офицер, что это — серьезные, образованные, мыслящие люди. Если такие люди сосланы в глухую сибирскую де­ревню на монгольской границе вместо того, чтобы, неся государственную службу, прино­сить пользу своему отечеству, тем хуже для государства»1.

Такого же высокого мнения остался Д. Кеннан и о политических ссыльных Александ­ре Леонтьеве, который увлекался антропологи­ей и этнографией казахов, и художнике Павле Лобановском, авторе единственного портрета Абая с натуры, за что потомки будут ему все­гда благодарны.

Большинство трудов неутомимого исследо­вателя и краеведа, большого друга казахского народа и знатока экономики, истории и этно­графии казахов Н.Я. Коншина не потеряли своего значения в историографии Казахстана и по сегодняшний день. Это отмечают в своей работе «Исторические основы эпопеи «Путь Абая» Л.М. Ауэзова и многие казахстанские писатели.

Николай Яковлевич Коншин был редакто­ром «Памятных книжек Семипалатинской об­ласти» на 1897-1902 годы. Одновременно он принимал участие в ре­дактировании газеты «Семипалатинские об­ластные ведомости». В этот период на ее страницах появлялись статьи и заметки по исто­рии, географии, этнографии и экономике края о тяжелом положении переселенческого насе­ления и казахской бедноты.

В   1905 году. в разгар первой русской революции, под руководством Коншина стала издаваться газета «Семипалатинский листок», в состав редакции которой вошел большевик В. Солодовников, а в начале 1906 года большевик В. Брудневский.

Вениамин Иосифович Солодовников являет­ся организатором и руководителем Семипалатинской группы РСДРП, образованной осенью 1905 года. Под его руководством в ноябре-декабре 1905 года прошла двухмесячная за­бастовка учащихся Семипалатинской гимназии, издавались листовки и прокламации, призывающие к свержению царского самодержавия.

С приездом в начале 1906 года в Семипа­латинск опытного революционера, большевика Владислава Брудневского группа РСДРП разрослась в организацию РСДРП, насчитываю­щую 600 человек.

3 июля 1906 года в Семипалатинске под ру­ководством большевиков началась всеобщая стачка. Она увенчалась успехом. «Почти на всех крупных и мелких предприятиях тре­бования бастующих удовлетворены», — писа­ла газета «Семипалатинский листок» 8 июля 1906 года. Здесь же она отмечала, что ор­ганизатором и руководителем забастовки был Брудневский, который приобрел большую по­пулярность в рабочей среде.

Через три месяца в Семипалатинске под его председательством было создано «Обще­ство взаимопомощи работающих в ремеслен­ных и заводских заведениях» («Рабочий союз»), которое выступило в защиту интере­сов рабочих. Секретарем его был избран Н. Я. Коншин.

В 1906 году В. Брудневский и Н. Коншин наметили исследовать быт рабочих всех отрас­лей, для чего при помощи статистических кар­точек собирались произвести опрос рабочих города. Однако власти запретили проведение такого обследования, поэтому они ограничи­лись только изучением быта мельничных рабо­чих. Итогом проведенного обследования яви­лась их совместная статья «Предварительное статистическое исследование быта семипала­тинских рабочих», опубликованная отдельным оттиском в газете «Семипалатинский листок» за 1906 год (№ 149, 150).

Участие в выпуске газеты «Семипалатинс­кий листок» видных большевиков В. Бруднев­ского и В. Солодовникова не могло не отра­зиться на ее направленности. В декабре 1906 года издание газеты было запрещено, а ее ре­дактор «познакомился со штрафами и ката­лажкой».

Н.Я. Коншину принадлежит большая за­слуга в организации в Семипалатинске подот­дела Западно-Сибирского отдела Русского Географического Общества, открытого в 1902 году. Николай Яковлевич был избран прави­телем дел и являлся фактическим руководите­лем Семипалатинского отдела Географическо­го общества, одновременно заведовал кол­лекциями музея. Кроме того, на протяжении многих лет он бесплатно заведовал библио­текой и был единственным ее работником. Его стараниями и усилиями книжный фонд библи­отеки значительно возрос и библиотека прев­ратилась в одно из богатейших хранилищ Казахстана. На 1 января 1917 года в библио­теке насчитывался 15 171 том, не считая га­зет, карт и планов.

Большой знаток истории края, Н.Я. Кон­шин часто выступал с лекциями и докладами перед населением Семипалатинской области. За труды по истории Степного края и за выдающиеся участие в открытии Семипала­тинского отдела географического общества Н.Я. Коншин был награжден серебряной ме­далью русского географического общества.

В декабре 1919 года и в январе 1920 го­да на обширной территории Восточного Ка­захстана установилась Советская власть. Все дореволюционные архивы царских учреждений перешли в руки губернского и уездных рево­люционных комитетов. Чтобы сохранить их для потомков и использовать в интересах народа и молодого Советского государства, необходимо было создать Государственный архивный фонд и губернское архивное бюро. Губревкому нужен был человек, который бы смог возглавить строительство архивного дела в губернии. Выбор пал на Николая Яковлевича, который 29 марта 1920 года на за­седании губревкома был утвержден на пост заведующего архивным бюро. В анкете для служащих советских учреждений на вопрос «Если беспартийный, то какой политической партии сочувствуете?», Коншин ответил: «Со­чувствую всему, что направлено ко благу трудящихся классов».

Новый заведующий с большим энтузиазмом взялся за приведение архивного фонда в по­рядок и использование его в интересах боль­шевистской партии, науки и культуры. По заданию губкома партии и губисполкома он готовит материалы о политических ссыльных, о революционном движении на востоке Казах­стана и участие в нем рабочего класса, пред­ставляет материалы об экономике края.

На посту заведующего губернским архив­ным бюро Николай Яковлевич находился до 29 марта 1925 года, т. е. вплоть до ухода на пенсию. За заслуги перед народом и Со­ветским государством ему была назначена персональная пенсия союзного значения.

До последних дней жизни Николай Яковле­вич принимал самое активное участие в дея­тельности историко-краеведческого музея.

Изучая жизнь и деятельность Н.Я. Конши­на, я давно хотел встретиться с его дочерью Екатериной Николаевной Коншиной, которая живет в Семипалатинске. И вот, наконец, наша встреча состоялась. Мы сидим с Екате­риной Николаевной в ее скромной уютной ком­натке и ведем беседу, перебираем фотографии, сохранившиеся письма, документы… С интересом рассматриваю фотографии полити­ческих ссыльных. На одной из них Николай Эрнестович Ватсон. Высокий лоб, открытый взгляд, умное, волевое лицо. На обороте чи­таю: «Любезнейшему из «зайсанцев» Ни­колаю Яковлевичу на добрую память о «совместничестве» во всех смыслах. Николай Ватсон. Зайсан. 2 июля 1891 года». На дру­гой — М. М. Теселкин, отбывавший ссылку в Семипалатинске по делу Благоевской социал-демократической группы. С Теселкиным Ни­колай Яковлевич полгода находился в заклю­чении в Павлодарской тюрьме. Близко сошел­ся с ним. На обороте фотокарточки написано: «Дорогому товарищу и вечному оппоненту по политическим вопросам от Михаила Теселкина. Павлодар. 30 декабря 1888 года».

А вот фотография состава редакции и изда­тельства «Семипалатинского листка» в 1906 году. На ней, кроме других членов редколле­гии, сняты большевики В. Брудневский и В.И. Солодовников, Н.Я. Коншин, его жена Прасковья Николаевна Коншина. Редакцион­ные работники подвергались гонениям со стороны властей за пропаганду революцион­ных идей.

Я с большим вниманием слушал взволно­ванный рассказ Екатерины Николаевны о сво­ем отце: «Трудно говорить объективно о близком и дорогом человеке, не преувеличивая его достоинств. Я очень любила своего отца и це­нила его драгоценнейшие качества: он был исключительно порядочен, честен, правдив и обязателен. Меня всегда поражали его глубокие и обширные знания. Он владел немец­ким и английским языками, меньше — француз­ским. Интересно писал, был прекрасным ора­тором, заядлым спорщиком, ибо всегда пола­гал, что в споре рождается истина. Его приводила в восторг «Дубинушка». Восхищался величием и богатством русского языка. Очень любил произведения А.П. Чехова и Н.В. Го­голя, зачитывался стихами Некрасова, Тютчева, Блока. Многие стихи знал наизусть и не­редко декламировал их. Поэтому местные поэ­ты часто давали ему на отзыв свои стихи. Пи­тал большую слабость к музыке, хотя сам петь не умел. Его любимым певцом был Фе­дор Шаляпин…

Папа был хорошим семьянином и любящим отцом. Для меня он был большим и самым верным другом. Всей семьей мы часто от­правлялись за город, в лес, на иртышские острова, где очень весело проводили время.

В нашем доме часто собирались интерес­ные люди, передовая интеллигенция. У нас бывали известный исследователь и ученый Сибири Г.Н. Потанин, местные краеведы и активные деятели Географического общества Б.Г. Герасимов, А.Н. Белослюдов, А.Н. Чекалинский, П.А. Соломин, профессор П.Н. Нехорошев. С ними папу связала давняя дружба и общность интересов. Он часто под­шучивал над Борисом Георгиевичем Гераси­мовым: «Как же это вы священник и биолог? Как вы сочетаете в себе то и другое?» Борис Георгиевич не обижался, ибо основным его призванием была научная деятельность.

Папа поддерживал переписку с политичес­кими ссыльными Н.И. Долгополовым, А.Л. Блеком и многими другими. По рассказам ма­мы, отец был дружен с Абаем Кунанбаевым, который нередко бывал у него, и с Мухтаром Ауэзовым…»

Екатерина Николаевна свято чтит память об отце, бережно хранит его документы. «В конце своей жизни мой отец почти ослеп, очень страдал от этого, а главным образом от бездеятельности, и мы, стараясь отвлечь его от грустных дум, читали ему газеты, кни­ги и журналы, проигрывали его любимые пла­стинки. Он умер 73  лет 1 августа 1937 года…»

Так Екатерина Николаевна помогла мне восстановить неизвестные страницы из жиз­ни Николая Яковлевича Коншина — неутоми­мого исследователя Степного края.

Простор.- № 6. — 1979.