Большинство из знаменитых формул о Пушкине и его творчестве родилось в XIX веке. Два века подтвердили блестящую, осново-полагающую формулу В.Белинского «о лелеющей душу гуманности» творчества Пушкина. Мысль А. Герцена о том, что Россия Пушкиным ответила на преобразования Петра Великого, впоследствии нашла свое подтверждение в той поистине ренессансной роли, которую сыграл Пушкин не только в истории российской словесности, но и в процессе мировой культуры. Слова А. Григорьева «Пушкин — наше все» не кажутся преувеличением, когда их сейчас повторяют буквально все пушкиноведы — представители десятков народов. Мне дороги мысли о всемирной отзывчивости Пушкина, потому что Пушкин принадлежит не только русскому народу, но и всему человечеству, в том числе и казахам. Видимо, напрасны опасения, что о Пушкине нечего сказать. Феномен Пушкина настолько богат и разнообразен, что и сейчас есть время значительным открытиям и новым интерпретациям Пушкина. Всеобъемлющий гений Пушкина извлекает все общечеловеческое из прошлого художественного опыта, отбрасывая те формы выражения, устарение которых он чувствует с проницательностью пророка.

Абай Кунанбаев — великий поэт, писатель, общественный деятель, основоположник современной казахской письменной литературы, реформатор культуры в духе сближения с русской и европейской культурой на основе просвещенного либерального ислама.

У казахов наряду с письменной литературой, уходящей своими корнями в эпоху тюркских каганатов, существовала устная индивидуальная литература. В творчестве Абая литературоведы находят три источника: традиции родной литературы и фольклора, восточную литературу, русскую литературу. Казахская специфика фольклора, несмотря на свою традиционность, и до Абая не исключала индивидуального творчества, о чем свидетельствуют сохранившиеся имена акынов, певцов, сказителей, композиторов, импровизаторов, мастеров поэтического состязания. Акыны и жырау создавали произведения, которые сохраняли яркую авторскую индивидуальность, были инвариант-ны и в то же время передавались из поколения в поколение изустно.

Это была поэзия преимущественно дидактическая, в которой строго были закреплены каноны этнических стереотипов мышления, социального устройства, этики кочевого общества. Эти каноны совпали с правилами соцреализма, с его охранительно — величальной тенденцией, с его склонностью к гиперболизации, (подчинением художествен-ности четко выработанным штампам). Ровесником Абая, дожившим до середины сороковых годов XX века, был Жамбыл, который наиболее полно в советское время выразил эту традицию, что вознесло его к всесоюзной известности. Но именно потому, что творчество Жамбыла целиком находится в рамках соцреализма, это не позволило выйти ему на мировую арену. Его творчеству не хватало животворящей силы гуманизма и эстетического совершенства, достойного шедевров мировой литературы.

В конце XIX — начале XX века в казахской литературе появились так называемые книжные поэты. Блестяще образованные, знающие арабский, турецкий, персидский и нередко и русский языки, они создавали свои произведения преимущественно на арабо-персидские сюжеты.

«В их мировоззрении было немало противоречий, слабостей, в некоторых произведениях проскальзывали религиозные мотивы, но при критическом изучении творчества этих поэтов в связи с эпохой, средой, общим литературным процессом обнаруживается и положительное. Они обращали внимание на общечеловеческие черты памятников восточной литературы и, интерпретируя их на свой национальный лад,  стремились довести их  до казахских читателей  и слушателей.  В  это  время  появились  и  казахские варианты восточных  произведений, трансформированных в национальном духе».

Абай во все это привнес совершенно новое качество. Он влил в культуру казахов целый поток образов, форм (сатира, лирика, откровения, пейзажная лирика, исповедь) сюжетов, идей из иных культур и традиций, что означало включение казахской культуры в мир большой культуры классических цивилизаций и привитие свойственных последним духовных опытов к традиционной культуре казахов. В числе этих инокультур и арабская культура в таких ее крупнейших документах как «Коран» и «Тысяча и одна ночь», а вместе с ней эллинистическая традиция Аристотеля и Александра Македонского. Затем тысячелетняя персидская культура и литература, которая в традиции семьи Абая вошла в его сознание с детства и закрепилась сознательным обращением к творчеству Фирдоуси, Саади, Низами, Навои, Физули. Совершенно новым, дотоле неизведанным был для казахов до Абая мир русской культуры в связи с европейской культурой и европейской традицией.

Абай благословил своего племянника Шакарима   на путешествие в Мекку. Шакарим — это самый талантливый писатель восточной ориентации абаевской плеяды. Его философские эссе, в которых соединялись Восток и Запад, его романтические поэмы, в том  числе  и  поэма  «Дубровский»,  являющаяся  переложением повести Пушкина, подготовила появление Ауэзова. Но Шакарим сам не смог выйти на мировую арену, во — первых, потому что его творчество не отвечало господствующей идеологии, во — вторых, в начале 30-х годов он был физически уничтожен тоталитарным режимом. Современники и соплеменники М. Ауэзова в литературе делились на два лагеря. Социально — ориентированные писатели во главе с Сакеном Сейфуллиным отстаивали советскую власть, другие, во главе с Магжаном Жумабаевым, относились к так называемым «буржуазным националистам». Но и те, и другие были физически уничтожены режимом, потому что одни слишком рьяно боролись за провозглашенные идеалы, а другие недостаточно, по мнению властей, в эти идеалы верили. Казахская литература, культура, этнос оказался перед пропастью, в которой могли исчезнуть не только тысячи лет накапливаемые духовные ценности, но и сам народ. Степная цивилизация могла кануть в небытие. Такая угроза была чрезвычайно реальна и частично она была осуществлена. Национальный подвиг М. Ауэзова состоял в том, чтоб казахская литература в этих социально — исторических условиях не только выжила, но и влилась в ряды мировой литературы.

В 1932 году, когда было уничтожена почти половина нации, когда один за другим были арестованы и репрессированы его друзья, родственники — цвет и надежда казахской культуры и литературы, когда сам Ауэзов был заключен в тюрьму на полтора года, он пишет покаянное письмо, публично отрекаясь от своих идеологических «заблуждений». Он подкрепляет это заявление тем, что создает несколько рассказов и пьес на колхозно-пограничную тему в угоду властям. Но на самом деле он и не думает отступать. Уже тогда он задумывает свою грандиозную эпопею. Но как быть? В 1928 году в республике прошла литературная дискуссия о роли Абая в казахской культуре. Выводы были однозначны: Абай — поэт феодально-байской верхушки. Следовательно, даже упоминать его имя было опасно. Но уже в 1933 году благодаря редакторской деятельности М. Ауэзова выходит в свет полное собрание сочинений Абая. В 1934 году М. Ауэзов как бы вызывает огонь на себя, создавая пьесу «Хан Кене», имя которого было под еще большим запретом, чем имя Абая, причем пьеса была поставлена на сцене. В 1935 году, к 90 — летию со дня рождения Абая, выходит статья Л. Соболева об Абае, в которой поэт называется великим национальным казахским поэтом. Вполне возможно, что в ее создании участвовал М. Ауэзов. Но еще раньше, в конце 1934 года КазЦИК принял постановление « Об ознаменовании 30 летия со дня смерти казахского поэта классика Абая Кунанбаева» («Казахстанская правда 30 декабря 1934 года). Видимо, на выход постановления повлияла деятельность М. Ауэзова, который способствовал изданию собрания сочинений Абая на казахском языке. Вместе с Соболевым он пишет пьесу «Трагедия Абая». Возможно, именно эти обстоятельства помогли М. Ауэзову избежать репрессий 1937 года. В 1937 году к столетию со дня смерти А.С.  Пушкина  М. Ауэзов помещает в журнале «Литературный Казахстан» отрывок из будущего романа «Как Татьяна запела в степи». Так М. Ауэзов, сопрягая творчество Абая и Пушкина, расчищал путь для знакомства казахского народа и со своим национальным гением Абаем, и для знакомства с русским гением Пушкиным.

Евразийские народы и государства, к которым относится вся Средняя Азия, Казахстан, Сибирь и европейская часть России, как считают многие ученые, не переживала в своем культурном развитии стадии Возрождения. Так академик Д. Лихачев отметил отсутствие в истории русской культуры этапа гуманизации общества, выдвижения человека на первый план как центра мироздания, что является, по мнению подавляющего большинства ученых, основным критерием Ренессанса. Но и он, правда, очень осторожно, оговаривая условность такого деления, намечает границы русского Возрождения, определяя XIV — XV века как «Предвозрождение», XVI век как период неудавшегося «Возрождения», а XVII век как замедленный Ренессанс.

Абсолютизирование человеческой личности — главный, но далеко не единственный критерий эпохи Возрождения. Здесь и энциклопедическая образованность носителей культуры Ренессанса, и интерес к титанической личности, и реализм, основанный на изображении исключительного, легендарного, сказочно -исторического, и углубление, по сравнению со средневековой культурой, художественно-психологического изображения жизни.

Как подчеркивает А. Лосев, в эпоху Возрождения появляется яркая живописность, сочетающая с реалистической выпуклостью изображения, созерцательность и в то же время «устремленность в бесконечные дали, незнакомые никакой антично -средневековой эстетике», именно здесь заложено и «классическое равновесие», и «беспокойный уход в бесконечность», и «художественный энтузиазм, о котором много говорили в эпоху романтизма «.

Все же, касаясь России и Казахстана, предпочтительно говорить не об эпохе Возрождения как стадии развития мировой культуры и литературы, а о национальном Возрождении как стадии развития сугубо национальной культуры, совпадающей с иными общемировыми типологическими культурно -историческими эпохами. Правда, некоторые ученые, в России — Кожинов В. В. в Казахстане — Видова О. И., считают, что задачи Возрождения как типологической стадии развития общемирового культурного процесса решались в конце XVIII — начале XIX веков. Все же решающим в определении культурно — исторической эпохи являются эстетически-типологические критерии совпадающие с хронологическими рамками мирового литературного процесса, ориентированного на западно-европейские страны. Именно в Западной Европе наиболее резко проявились характерные черты культурно — исторических эпох. В другом мире, где господствовала восточная общественно -экономическая формация с мирным сосуществованием различных общественных укладов, развитие культуры не укладывалось в схемы мирового, преимущественно западно-европейского развития. Поэтому, придерживаясь мысли об общности мирового литературного процесса в своих главных закономерностях, в развитии и смене культурно — исторических эпох, можно предположить, что национальные особенности развития в странах Азии и в России, имеют большее значение, чем в странах Западной Европы, что там возможно хронологическое смещение эпох, концентрация типологических черт нескольких эпох в одной, ускорение или замедление литературного развития, воплощение в творчестве группы писателей или в даже одного писателя эстетического идеала нескольких эпох.

Поэтому, не разрушая традиционную схему развития литературы, можно считать, что Русское Возрождение и Романтизм как культурно — историческая эпоха в России первой трети XIX века совпадала с Романтизмом в Казахстане последней трети XIX века, одновременно совпадая с Национальным Возрождением и Просвещением. Национальное Возрождение близко по эстетическому идеалу к Возрождению как общемировому этапу развития культуры, так как и в нем главенствует идея антропоцентризма, сопряжения личности и Вселенной, углубление во внутренний мир героя, изображение неограниченных возможностей человеческой личности. Неверно думать, что у Национального Возрождения не существовало преемственности с античной литературой и культурой, такая преемственность была, но с античной в смысле с древней литературой. Если речь идет о России, то античной для русской литературы была наряду с античной в собственном смысле (то есть древнегреческой и римской литературой), и древнерусская и византийская литературы. Для среднеазиатских литератур античной литературой служила древнетюркская литература, классическая литература Востока (персидского Возрождения). Кроме того, для Национального Возрождения характерно обращение к богатейшему национальному и мировому фольклору. Большинство типологических черт Романтизма как культурно — исторической эпохи совпадает с типологическими чертами эпохи Возрождения. Поэтому титанический возрожденческий реализм Сервантеса, Боккаччо, Шекспира близок принципам романтизма. Не случайно для Пушкина, Вяземского, Боратынского Шекспир был главой романтизма. Поэтому, рассматривая не только сугубо романтические произведения Пушкина, такие как «Кавказский пленник», «Цыгане», или драматические произведения Пушкина, но и реалистические произведения, такие как «Евгений Онегин», «Граф Нулин» можно увидеть близость образного мышления Пушкина к типу шекспировского возрожденческого реализма.

Иначе говоря, можно утверждать, что Пушкин никогда не был романтиком, критическим реалистом, просветителем, а просто он сформировал собственный объективно — субъективный метод изображения действительности, эволюционирующий от Байрона через Гете к Шекспиру, но настолько своеобразный, что даже в «Руслане и Людмиле», мы можем заметить реалистические черты индивидуального стиля национально — возрожденческого типа. То есть, относить творчество Пушкина, как и других титанов мировой литературы, к какому — то методу, направлению, течению вряд ли правомерно, потому что их творчество не укладывается в схемы и рамки, даже если они сами провозглашают определенные принципы, манифесты, программы, обосновывают направления, течения, школы. Это было характерно для гениев античности Эсхилла, Софокла, Еврипида, Аристофана, Калидасы, Синлики — уннинни, Пентаура, Конфуция, Катулла, Апулея; для титанов Возрождения — Данте, Петрарки, Боккаччо, Сервантеса, Шекспира, Ли Бо, Ду Фу, Бо Цзюйи, Калидасы, Бхатрихари, Низами, Навои, Фирдоуси, Хайяма, Хафиза; для деятелей Просвещения — Мольера, Вольтера, Гете, Свифта, Дефо, Басе, Цао Сюэ-Циня, Бернса, Коменского; для деятелей эпохи Романтизма: Пушкина, Гюго, Байрона, Гейне, Абая.

Возникновение новой казахской литературы связывают с именем Абая. Абай утверждал: «Самое дорогое и для народа и для меня — знание и свет… А они — у русских. И если русские дадут мне то сокровище, которое я тщетно искал всю жизнь, разве могут они быть для меня далекими, чужими? Откажись я от этого — я остался невеждой, чести в этом для себя не вижу…»

Связи тюркской и славянской культур и литератур ведут нас к древним тюркским руническим памятникам VII века и к «Слову о полку Игореве». Известно, какой большой интерес проявлял Пушкин к общему для Руси и Поля памятнику. Но только в XIX веке связь русской и казахской культур приобретает устойчивый характер. В творениях Ахан-серы, Жаяу Мусы появляется смешанный художественный билингвизм, то есть включение в текст иноязычных элементов, в данном случае речь идет о русизмах, русской лексике, выполняющей в произведении выразительные функции. Смешанная лексика встречается и в произведениях профессиональных литераторов, Абая и Алтынсарина, и в народных популярных лирических песнях, обусловленная степенью развития контактно-типологических связей. Художественный билингвизм вызывается к жизни тематикой, мотивами, сюжетной ситуацией, потребностью стилизации. Одной из самых важных форм интегральной рецепции становится перевод. Именно тогда в казахской степи устами Абая и Алтынсарина заговорили Пушкин и Крылов, Лермонтов и Ушинский.

XIX век для России и для Казахстана — это век Просвещения. Конечно, основы Просвещения как культурно — исторической эпохи закладываются в России еще в XVIII веке творчеством Фонвизина и Ломоносова, Радищева и Державина, Сумарокова и Карамзина. Но идеи Просвещения, его типологические черты еще долго будут проглядывать в произведениях Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого, Чехова и Блока, Бунина и Набокова, Пастернака и Бродского. Важнейшее значение эти идеи и проблемы будут иметь для творчества Абая и Шакарима, Байтурсынова и Аймаутова, Алтынсарина и Валиханова, Дулатова и Жумабаева, Сейфуллина и Жансугурова, Макатаева и Сулейменова.

Идеи Просвещения причудливо переплетаются с принципами романтизма, со стремлением воссоздать типичные характеры в типичных обстоятельствах, в типологических чертах национального Возрождения. Такая концентрация порождает особый стиль, собственный метод изображения действительности, особую динамику творчества, что резко выделяет таких писателей как Пушкин и Абай, Гете и Басе из потока мировой литературы, наделяя их творения и судьбу каким — то мистическим озарением, трагичностью и тайной.

Над всем XIX веком в казахской Степи, прокладывая путь в будущее, стоит трагическая маргинальная фигура Абая. Так же гениально и трагически освещает путь русскому народу и России Пушкин. Величие и трагедия  Пушкина и Абая в том, что они сконцентрировали в своем творчестве типологические черты эпох Возрождения и Просвещения, особенности литератур романтизма и критического реализма, оказались в роли титанов и гениев, далеко ушедших вперед, и в силу этого непонятого своими современниками. Гордо одинокие в титанических усилиях вывести свой народ на магистральную линию развития человечества, они приобщали его к мировой культуре, к общечеловеческой цивилизации.

Этносы, а тем более их культуры, развиваются асинхронно. Особый кочевой тип цивилизационного развития казахов вывел их в последние десятилетия XIX века к своеобразному культурному «моменту истины», к периоду стяжения и сопряжения эпох национального Возрождения и Просвещения, направлений Романтизма и Критического Реализма, который переживали многие страны, и который особенно характерен для восточных этносов. Термин «критический реализм» — общепринятый в период тоталитаризма, вызывает справедливое раздражение у современных литературоведов, потому что однобоко характеризует метод и направление в литературе, доминировавший в XIX веке. Поэтому предпочтительней говорить о классическом реализме XIX века.

Такой период обычно концентрируется в творчестве одного поэта, которого нация впоследствии признает своим национальным поэтом и видит в нем начало всех начал. В России такой фигурой был Пушкин, совместивший в себе титанические черты деятелей Возрождения, рационализм Просвещения, возвышенность Романтизма, скептицизм Критического реализма, во Франции — Гюго, в Индии -Тагор, в Германии — Гете, в Японии — Басе, в Англии — Байрон, в Туркмении — Махтумкули, в Венгрии — Петефи, на Украине -Шевченко. Все они маргинальные (то есть энциклопедически образованные, синтезировавшие в своем творчестве достижения минимум двух культур) личности, впитавшие в себя и в свое творчество все лучшее, что было в предшествующих культурных эпохах, литературных направлениях, стилях. Вот почему они трудно определимы в рамках какой-то одной эпохи или направления. Их обычно называют романтиками, но очень часто они не вмещаются в программные рамки романтизма как направления. Романтизм, совпадая с национальным Возрождением, включает в себя многие черты Ренессанса как культурно — исторической эпохи. Еще сложней обстоит дело с теми литературами, которые в силу разных причин не прошли предыдущие литературные стадии или их типологические черты были значительно ослаблены. Особенно это относится к восточным литературам среднеазиатского региона. В сущности, и Россия относится к этой типологической группе. В этих литературах, как правило, определенные литературные стадии, эпохи, направления оказываются хронологически смещены, некоторые замедлены, некоторые ускорены, а порой и совмещены даже в творчестве одной гениальной личности.

Пушкин и Абай сочетают в себе такие черты поэта Возрождения как энциклопедическую образованность, стремление возродить фольклорные или древние литературные традиции не только своего этноса, но и всего славянского мира или среднеазиатского Востока; культ автономной личности, противостоящей культу государственности и церкви; иначе говоря, в их творчестве несомненен расцвет гуманистической идеи, интерес к титанической личности, которые представлены в драматических произведениях Пушкина (Борис Годунов, Моцарт, Дон Жуан) в его поэмах ( Петр I, Алеко, Кавказский пленник,) прозе (Пугачев) и в поэмах Абая («Масгуд» и «Искандер») в образах Масгуда и Александра Македонского). Об энциклопедической образованности Пушкина свидетельствует его «всемирная отзывчивость». Шекспир и легенды западных славян, арабские легенды в переработке Ирвинга и русские народные сказки в пересказе няни, Арины Родионовны, Байрон и античная литература, Библия и Коран, французские поэты и немецкая литература, кавказские темы и древняя история Руси, наконец, Восток в его кавказском и азиатском проявлении, в киргизских, калмыцких, крымско-татарских, башкирских мотивах, — все служило Пушкину импульсом в его творческих рецепциях.

То же самое можно сказать об Абае. Великолепное знание им как современной, так и классической литературы, в русских переводах знакомство с шедеврами западноевропейской литературы, доскональное знание классической поэзии Востока, соединение в себе корней европейской и восточной культуры сближает его с Пушкиным.

Углубление художественно-психологичес-ого изображения действительности роднит Пушкина и Абая с писателями Просвещения. Оно проявляется в сатирическом и дидактическом характере многих его стихотворений; в утверждении просветительского идеала борьбы разума с невежеством; в гражданственности; в изображении человека в связи с его общественным делом и долгом; в тенденции к демократизации литературы; с ощутимыми чертами сатирического отношения к действительности. Особенно это характерно для «Книги слов» Абая и «Путешествия из Москвы в Петербург», «Путешествия в Арзрум», «Истории Петра», автобиографической и исторической прозы Пушкина.

Таким образом, в синтетическом творчестве Пушкина и Абая парадоксально сопрягаются типологические черты Возрождения с характерностями просветительского и критического реализма. Абай и Пушкин — великие деятели Просвещения, которое в России и на Востоке и, в частности, в Средней Азии, показало себя как этап развития мировой культуры значительно позднее, чем в странах Европы, но зато более сконцентрированно и ускоренно. Поэтому Пушкин и Абай более остро, наверное, осознавали трагический разрыв между привычным обликом вещей и их сущностью, между личностью и обществом, между национальной свободой и интеграцией национальной культуры в мировую культуру.

Национальное самоопределение поэта невозможно без взаимоопределения с другой, в пределе чужой культурой, без осознания единства человеческой культуры. Национальное своеобразие, самобытность ощущается только на стыке, на границах, во взаимодействии, в диалоге культур. Типологическое родство Пушкина и Абая с в новом понимании личности как микрокосма, сколлерированного со Вселенной, в новой структуре внутреннего мира, сопряженного с новыми взглядами на общество, исторический процесс, мироздание.

Возрожденческий романтизм Пушкина и Абая относится к национальному типу, в центре внимания которого взаимоотношения личности с национальной общностью, причем нация с ее особым характером трактуется как единая национальная личность. Для национальных поэтов романтизма как Америки XIX века (Э. По, Г. Лонгфелло), Европы ( Мицкевич, Байрон, Петефи, Гюго, Гейне), так и Востока (Чокроборти, Кемаль, Мукими, Рисаль) характерно сложное взаимодействие в их творчестве гуманистических, просветительских, критических, конкретно-реалистических, сентименталистических тенденций в общем русле романтического или реалистического направлений, актуализация свернутых в прошлом интенций.

Действительно, в творчестве Пушкина и Абая можно наблюдать как мрачные, трагично-барочные мотивы поздней лирики переплетаются с оптимистическими национально-просветительскими и возрожденческими идеалами зрелого творчества, как темы своеобразного восточного просвещения, разворачивающиеся в дастанах Абая, перекликаются с восточной тематикой сказок Пушкина в духе просветительских традиций Вольтера и романтических легенд Ирвинга, как блестящая романтическая ирония и романтическая отточенность сентенций в автобиографической и исторической прозе Пушкина роднит их с «Книгой слов» Абая, «Максимами» Ларошфуко, «Максимами и рефлексиями» Гете.

Так всемирно отзывчивый гений Пушкина очевиден в его рассуждениях о Шекспире: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы какой -то страсти, такого -то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителями их разнообразные и многосторонние характеры», его свободолюбие проявляется в «Воображаемом разговоре с Александром I».

В своем двадцать пятом слове Абай говорит: «Нужно учиться русской грамоте. Духовные богатства, знания, искусство и другие несметные тайны хранит в себе русский язык. Чтобы избежать пороков русских, перенять их достижения, надо изучить их язык, постичь их науку. Потому что русские, узнав иные языки, приобщаясь к мировой культуре, стали такими, какие они есть. Русский язык откроет нам глаза на мир. Изучив язык и культуру других народов, человек становится равным среди них, не унижается никчемными просьбами… Русская наука, культура-ключ к мировым сокровищам. Владеющему этим ключом все другое достанется без особых усилий «.

Подавляющее большинство современников Абая, да и многие сейчас живущие его потомки Абая не понимают и не принимают этого завета Абая, что делает маргинальность личности и творчества поэта поистине трагической. Не случайно М. Ауэзов воспринимал судьбу Абая как трагедию. (Первое произведение его об Абае, написанное в соавторстве с Л. Соболевым, называлось «Трагедия Абая») Так же в стихотворении «Вблизи Чингизских гор его могила…» воспринимает личность Абая Олжас Сулейменов. Подчеркивая одиночество и непонятость поэзии Абая, Сулейменов утверждает маргинальность поэта, которая в промежуточном состоянии между настоящим и будущим:

Голодными, немилыми, нагими

К могиле приходили на свидание

И пили, усмехаясь, горечь песен,

И, колыхаясь, колебались травы,

Цветы желтеют грустно,

Как отрава…

То же самое отношение выражено О. Сулейменовым и к Пушкину.

И вышел раб на снег в январский вечер,

и умер бог, схватившись за живот…

Он отомстил, так отомстить не смог бы

ни дуэлянт, ни царь и не бандит,

он отомстил по — божески: умолк он,

умолк, и все. А пуля та летит.

В ее инерции вся злая сила,

ей мало Пушкина, она нашла…

Маргинальность Абая и Пушкина, как личностей, диктовалась и их социальным положением выходцев из правящих слоев. Не принимая идеологии дворянства и байско-феодальных верхов, они находились между правящими кругами и слоем молодой нарождающейся русской и казахской интеллигенции. Отсюда многие трагические коллизии в жизни и творчестве Пушкина и Абая. Отсюда возбужденно свободолюбивый, беспокойный характер их поэзии, что особенно ощущается в знаменитых «Восьмистишьях» и в лирике 90-х годов Абая и в ранней лирике Пушкина. Лирический герой поэзии Пушкина и Абая с горечью пишет об уродливых поступках своих современников, обличает и осуждает их. Но и общество не понимает и не принимает поэтов. Тщетность усилий рождает боль и сомнение в целях жизни:

Жизнь моя коротка,

А цель далека,

И силы мои сочтены.

Улетают дни-

Не вернутся они,

Мы в гордыне коснеть должны,

То, что прожито — не вернуть,

Без запасов я вышел в путь,

 — пишет Абай.

Тождественную мысль утверждает и Пушкин:

Поэт! Не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдет минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:

Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Великий последователь Абая, Шакарим, называя его гениальным поэтом, просветителем, философом, отмечал: «Он родился в ничтожной среде и прожил унизительную жизнь».

Литератор А. С. Хомяков, близко знавший Пушкина, писал поэту Н. М. Языкову: «Его Петербург замучил всякими мерзостями; сам же он себя чувствовал униженным и не имел довольно силы духа, чтобы вырваться из унижения, ни довольно подлости, чтоб с ним помириться».

Типологически герои Пушкина и Абая не только странны, но и странники, путешественники, наблюдатели и обличители нравов. Это относится и к образу самого Пушкина в его «Путешествии из Москвы в Петербург», «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года», и к образам его романтических поэм: Руслану, Алеко, Кавказскому пленнику, и к героям его прозы: Ибрагиму Ганнибалу, Дубровскому, Пугачеву и Гриневу. В творчестве Абая таковы странники Масгуд и Искандер. В «Книге слов» таким странным странником, подобно бродячим философам античности, предстает сам Абай.

Космополитизм как типологическая особенность маргинальной литературы проявляется в творчестве Пушкина в опоре на объективное искусство широкого охвата действительности, искусство Шекспира и Гете. Просто даже перечень контактно-типологических связей творчества Пушкина с произведениями французских, английских, немецких, польских, западнославянских, арабских, персидских, американских авторов может далеко увести нас от темы. То же самое можно сказать о широких контактно-типологических связях поэзии Востока, традиций фольклора и русской литературы с поэзией Абая.

Поэт, следуя традициям классической восточной литературы, создал в жанре путешествий «дастанов — сафарнаме» свои поэмы «Масгуд» и «Искандер», где герой и странен и странник, но развивая и углубляя традиции жанра он уходит от описания стран и нравов все более к философским, просветительским обобщениям.

Конечно, творчество Пушкина и Абая элитарно. Оно выходило за рамки обычных степных представлений о поэзии в силу своей новаторской сущности. Круша старые традиции, формы, жанры и утверждая новые, Абай создает новые виды лирических произведений, новый пласт казахской литературы — философскую дидактическую прозу, новые ритмы, размеры, осваивает новые темы, жанровые формы.

Элитарность маргинальной поэзии Абая подтверждается и сложной художественной зашифрованностью образной структуры произведений. Так, например, поэму «Масгуд» надо читать, имея в виду контекст арабских сказок «Тысячи и одной ночи» и «Восточной легенды» И. Тургенева. Однако Абай настолько переработал и переосмыслил рассказанную Тургеневым притчу, что Масгуд проповедует основные идеи и взгляды самого Абая, становясь казахским Гамлетом или Чацким, хотя возможны и другие интерпретации образов и идей поэмы. В поэме Пушкина «Руслан и Людмила» исследователи до сих пор находят зашифрованные мотивы, интерпретируя их как тайное масонство, или скрытые восточные мотивы. До сих пор разгадывается тайна «Евгения Онегина», идут споры, как понимать десятую главу романа. Самые прозрачные произведения Пушкина внезапно обретают новый смысл и значение.

Бесспорно только новаторство Пушкина и в становлении русского литературного языка, и в демократизации литературы, и в становлении новых жанров, и в постановке проблем, и во внедрении новых стихотворных форм, в изобретении онегинской строфы, и в становлении нового направления и метода в русской литературе, наконец, в новаторской трансформации художественного опыта западноевропейской литературы в «Каменном госте», «Моцарте и Сальери», «Борисе Годунове»; восточной литературы в «Пророке», «Подражаниях Корану».

Пушкин умело использует в своих произведениях иноязычную лексику. Широко известно использование французских, английских, немецких слов в «Евгении Онегину»; турецких, арабских, персидских, тюркских, татарских слов в произведениях с восточной тематикой в «Подражании Корану», «Пророке», «Из Гафиза», «Бахчисарайском фонтане»: Коран, Магомет, финик, эдем и многие другие.

 В творчестве Абая соединились рационализм лассицизма, возвышенность романтизма, скептицизм критического реализма.  Такой синтез характерен для национальных поэтов своих народов: в России -это Пушкин, во Франции — это Гюго, в Индии -Тагор, в Германии — Гейне, в Японии — Басе,  в Туркмении — Махтумкули, в Венгрии — Петефи, на Украине — Шевченко. Все они маргинальные личности, несшие в свое творчество все лучшее, что было в культурных предшествующих эпохах, литературных направлениях, литературных течениях и школах. Вот почему они трудно определимы в рамках какой-то одной эпохи или направления. Их обычно называют романтиками,  но очень  часто они не вмещаются  в программные   рамки романтизма как направления литературы.    Еще трудней обстоит дело  с теми литературами, которые в  силу разных причин не прошли предыдущие стадии развития литературы. Типологические черты определенных социально-исторических  были значительно ослаблены. Особенно это относится к восточным литературам среднеазиатского региона. В этих литературах, как правило, определенные литературные стадии, эпохи, направления оказываются смещены во времени относительно мирового литературного процесса, некоторые ускорены, а порой и совмещены даже в творчестве одной гениальной личности. Типологические особенности литератур романтизма и критического реализма, просветительского реализма и сентиментализма можно найти в творчестве Абая.

Поэтому Абай оказался в роли титана и гения, далеко ушедшего вперед в своем творческом развитии и от того непонятого своими современниками. В своих титанических усилиях вывести свой народ на магистральную линию культурного развития  человечества,  Абай сочетает в себе типологические черты поэта Возрождения: энциклопедическую образованность, стремление возродить в казахской культуре и литературе  фольклорные или древние литературные традиции не только своего этноса, но и всего среднеазиатского Востока; культ автономной личности противостоящей культу государственности и церкви.

 По природе своего таланта он, как и все титаны Возрождения, энциклопедичен и универсален, иначе говоря,  в его творчестве несомненен расцвет гуманистической идеи, интерес к титанической личности, которые представлены в  его поэмах  «Масгуд»  и «Искандер»  в образах Масгуда и Александра Македонского.

В период Ренессанса обычно концентрируется типологические черты разных эпох изображается    этническая    картина    мира, наступает период стяжения, когда в литературе поэт воплощает идеалы эпох Возрождения и Просвещения, направлений романтизма и критического реализма.  В России такую миссию выполнял Пушкин. Это   сплетение   и   концентрация   типологических   черт   разных культурно — исторических  эпох и направлений ярко выражена на Востоке, в частности, в Средней Азии, и показало себя как этап развития мировой культуры творчестве Абая. Типологические  черты Просвещения сформировались в Казахстане значительно  позднее, чем в странах  Европы но   зато   сплетаются с  чертами  критического    реализма, романтизма сконцентрировано   и   ускоренно.   Поэтому   Абай — поэт и Возрождения, и Просвещения, и барокко, и романтизма, и критического реализма. Действительно, в творчестве Абая можно наблюдать, как мрачные барочные мотивы  поздней   лирики переплетаются с оптимистическими национально-просве-тительскими идеалами, как заостренная гражданственность просветительского и критического реализма Абая перекликается с «Персидскими письмами» Монтескье и сказками Салтыкова-Щедрина, как темы своеобразного восточного романтизма сопрягаются с восточной тематикой пьес классицизма Вольтера и романтических поэм Байрона  как блестящая романтическая     ирония и омантическая отточенность его сентенций в «Книге слов» роднит их с «Максимами» Ларошфуко, «Максимами и рефлексиями» Гете. Такая тенденция характерна, в основном,  для поэтов, творчество которых знаменует новые взаимоотношения личности с  нацией.

Но вслед за поэтами идут прозаики, которые полнее воспроизводят энциклопедию народной жизни, и эта жизнь становится открытой всему миру, что отчетливо выражено в творчестве М.  Ауэзова.

Чаще всего, они такие же писатели возрожденческого типа, как и их предшественники — поэты. В России такую миссию   выполнили Гоголь, Толстой, Достоевский, во Франции — Стендаль, Бальзак, Флобер, в Соединенных Штатах Америки — Твен, Драйзер,    Лондон.  Как  правило,  это  уже  не  романтики,  а реалисты.

Уровень художественно-психологического изображения действительности роднит Абая с писателями Просвещения, которое показало себя как этап развития мировой культуры  в Казахстане именно в творчестве Абая. В то же время титанические черты  его гуманистических, просветительских идеалов, безусловно, присутствует даже в самых пессимистических его произведениях, в которых происходит актуализация свернутых в прошлом интенций. В парадоксальном маргинальном творчестве Абая соединились трагизм и оптимизм восприятия жизни.

 Национальное самоосознание  поэта невозможно без взаимоопределения с другой, чужой культурой, без осознания единства общечеловеческих ценностей. Свое национальное своеобразие  человеческой культуры осознается на стыке, на границах, в типологическом взаимодействии, в диалоге культур. Подавляющее большинство современников, да и многие сейчас живущие потомки Абая не понимают и не принимают этого, что делает маргинальность личности и творчества Абая поистине трагичной.

Не случайно М. Ауэзов воспринимал судьбу Абая как трагедию. (Первое произведение его об Абае называлось «Трагедия Абая»). Так же в стихотворении «Вблизи Чингизских гор его могила…» воспринимает личность Абая Олжас Сулейменов. Подчеркивая одиночество и непонятость поэзии Абая, он утверждает    маргинальность    поэта,    которая    в промежуточном состоянии между настоящим и будущим. Но  Абаю   не  удалось   интегрировать  казахскую  литературу  в мировой литературный  процесс.  Его  заветы,  замыслы  удалось осуществить его прямому наследнику — М. Ауэзову. И М. Ауэзов, и О. Сулейменов как подлинные наследники тенденций творчества Абая пошли дальше Абая по пути овладения русским языком, русской культурой.

Они,  учась  в  высших  учебных заведениях Москвы и Санкт-Петербурга, писали свои произведения на русском языке и впитали в себя все достижения не только русской, но и мировой литературы.

Во времена Абая в казахской литературе нередко в произведениях смешивались иноязычные элементы. Мастерство состояло в том, чтоб такое смешение было уместным, а это зависело от степени владения языком и меры таланта. И знание арабского, и знание русского языков, и талант поэта были у Абая безупречными. Так обилие арабизмов в некоторых словах назидания, в стихотворениях религиозно-философского характера соответствует и теме, и проблематике произведений, и выполнению их стилистических функций, которые с большим художественным вкусом обозначены автором.

В стихотворении «Наших множество детей посещает интернат» наличие русскоязычной лексики оправдано темой стихотворения. В словарном составе этого произведения находит свое эксплицитное отражение двуязычие Абая. Абай перевел с русского языка на казахский более пятидесяти произведений: это семь отрывков из «Евгения Онегина», двадцать восемь стихотворений Лермонтова, двенадцать басен Крылова и несколько произведений других авторов. Форма межлитературного синтеза, использованная Абаем, здесь сказалась не в точности перевода, а в своем маргинальном истолковании этих поэтов в традициях восточного жанра «назира», произведения — перепева, произведения — соревнования, интерпретации известной темы, сюжета, мотива, образов. Абай перевел с русского языка на казахский более пятидесяти произведений: это семь отрывков из «Евгения Онегина», двадцать восемь стихотворений Лермонтова, двенадцать басен Крылова и несколько произведений других авторов. Форма межлитературно­го синтеза, использованная Абаем, здесь сказалась не в точности перевода, а в своем маргинальном истолковании этих поэтов в тра­дициях восточного жанра «назира», произведения-перепева, про­изведения-соревнования, интерпретации известной темы, сюжета, мотива, образов.

Начиная с 1899 года, благодаря переводам Абая, Пушкин стал из­вестен казахскому народу. Вольный перевод Абаем стихотворений Пушкина сделали близкими и понятными произведения поэта дру­гого народа сердцам казахов.

Абай перевел или адаптировал семь отрывков из «Евгения Оне­гина» Пушкина. Первым отрывком, переведенным в 1889 году яв­ляется «Характеристика Онегина», строфы X и XI и начало XII строфы первой главы. Перевод выполнен одиннадцатисложником, очень близко к тексту оригинала. Конечно, Абай не сохраняет оне­гинскую строфу буквально, у Пушкина нет деления строфы на под-строфы, Абай же переводит казахскими четверостишиями в фор­ме олен, когда 1, 2 и 4 строки объединены монорифмой, а третья остается холостой. Третья подстрофа у Абая представляет шести­стишие, таким образом, сохраняется 14 строчная строфа оригинала. В шестистишие появляется прямая речь, отсутствующая в ориги­нале. Для перевода Абай взял те стихи Пушкина, которые наиболее точно обрисовывают нравственный облик героя.

Письмо Татьяны к Онегину вдохновило Абая не только на пере­вод, но и песню. М. Ауэзов начинал публикацию своей знаменитой эпопеи рассказом на русском языке «Как Татьяна запела в степи». Как известно, Пушкин в письме нарушает онегинскую строфу. Ком­позиционно письмо в оригинале делится на три несоразмерные ча­сти, 1 часть представляет 22 строки строфически не выделенных. 2 часть 9-стишие, 3 часть — 49 строк. Все письмо состоит из 80 сти­хов, то есть 20 четверостиший, с разной системой рифмовкой, вто­рое трехстишие сохраняет рифму первых двух стихов, затем следу­ет двустишие со смежной рифмой. У Абая перевод осуществляется четверостишиями с небывалой для казахского стиха перекрестной рифмовкой. Строф 19, значит только на четыре стиха меньше чем в оригинале. Абай увлекся письмом Татьяны, потому что откровен­ные, смелые признания героини романа были близки по характеру национальному казахскому женскому менталитету, когда нередко девушке надо было самой открыться в любви джигиту, чтоб избе­жать неравного брака, быть проданной за калым старику, да и фор­ма письма-салема была распространена в степи. Все это позволило Абаю передать чувства Татьяны с адекватной Пушкину художе­ственной силой. Несовпадения в сравнениях, другая метафоризация, иной более чувственный строй речи подтверждают мысль, что Абай стремился не к точной передачи стихов Пушкина, а стремился адаптировать образ Татьяны к национальному пониманию, он соз­давал «назира» — произведение перепев, произведение состязатель­ного плана, произведение, которое бы не было копией оригинала, а равноценным по своей художественной значимости произведением. Из всех своих переводов их «Онегина» Абай придавал особое зна­чение «Письму Татьяны», сопроводив его замечательной мелодией.

Письмо Татьяны становится народной песней, оно исполнено в жанре «назира» и является вольным переводом или вдохновенным поэтическим переложением.

Далее Абай переводит «Ответ Онегина Татьяне», в оригинале это слова Онегина, сказанные Татьяне в саду при встрече после прочи­танного Онегиным письма Татьяны. Полностью переведены XII-XVI строфы четвертой главы. Вариантом этого ненаписанного письма служат «Слова Онегина», который является вольным переводом от­рывка из четвертой главы оригинала. О близости первого варианта к оригиналу служат и совпадение количества стихов (у Пушкина 68 стихов, в переводе 76, а в «Словах Онегина» 48).

«Из слов Ленского» переведенных Абаем, можно судить, что они представляют также ненаписанное письмо. И, наконец, «Пред­смертные слова Онегина», вообще отсутствуют в тексте оригинала. Академик Заки Ахметов замечал по этому поводу, что в рукописях Пушкина есть стихотворение «Зачем я пулей в грудь не ранен?», которое вполне можно считать предсмертными словами Онегина. Но Абай не мог быть знаком с рукописями Пушкина. Однако гений Абая реконструирует смысл завещания Онегина, руководствуясь горькими словами в «Письме Онегина». Во втором варианте пере­вода «Письма Онегина к Татьяне» Абай добавляет строки, которые являются чисто авторской импровизацией на мысли Онегина о смерти:

«А я в напрасной скуке трачу

Судьбой отсчитанные дни.

И так уж тягостны они.

Я знаю: век уж мой измерен…»,

Удовлетворенно ты возьмешь жизнь мою,

Мое место — черная земля.

Жизнь моя скользит по льду

Грозит прерваться

Спеши вглядеться в белый свет

Умрешь, мечте не сбыться.

Не вижу, где ты жизнь моя?

Нет тебя, значит, умираю.

Без жизни я иному друг,

Не найдя, умри, зря не живи.

(Подстрочный перевод автора Н.Д.)

Онегин в переводе Абая предстает не только страдающим от без­ответной любви человеком, но и философом, размышляющим о тай­нах бытия. Разительна дистанция от Онегина в первом переведен­ном отрывке и в последних отрывках. Впрочем, это уже не отрывки и переводы, а система романа, романа в письмах и обращениях. Тем более, что заключительные слова Ленского и Онегина вносят в роман цельность прожитой жизни, придают ему философскую глубину. Путем Абая пошли народный акын Куат Терибаев, жыршы Сапаргали Алимбеков и другие, которые продолжали свои варианты сюжета «Евгения Онегина» до логического конца, до его смерти. В одном из вариантов Татьяна умирает вместе с Онегиным.

Таким образом, перевод Абаем избранных мест из Онегина представляет собой новую в казахской литературе жанровую сущ­ность. Тут я присоединяюсь к мнению академика Елеукенова, ко­торый считал эти переложения первым в казахской литературе эписто­лярным романом.

Абай, соединив в себе, как в маргинальном писателе, творчество своего народа, классику Востока, а через русскую литературу европейские и все мировые художественные тенденции, сумел в своих произведениях выйти на мировой художественный уровень и вместе с собой поднять на этот уровень казахскую литературу. Абай ключом своей поэзии приоткрыл дверь в мировую культуру, расширил общность поля казахской и русской литератур. Поэтому мы видим типологические черты маргинальной литературы не только в поэзии Абая, но и в творчестве последователей Абая.

Преимущество маргинальных писателей, находящихся на стыке литератур и этнокультур, в том, что они видят слабости и недостатки национальных литератур и умело их затушевывают, выгодно используя достижения и превосходства каждой национальной литературы.

Упрочили и необычайно разнообразили контактно-типологические связи русской и казахской литератур ученики и последователи Абая, которых можно отнести к той же типологической гpyппe маргинальной дифференциации, адаптации, к которой относился и Абай. Это, в первую очередь, самый талантливый ученик Абая, его племянник Шакарим Кудайбердиев, который единственный из писателей после Абая заслужил почетное право войти в историю казахской литературы просто по имени — Шакарим. Шакарим не только знал русский, арабский и европейские языки, но и в оригинале изучал труды немецких философов, переводил вслед за Абаем Пушкина, причем, следуя вполне заветам великого предшественника, он скорее адаптировал текст Пушкина, перекладывал сюжет «Дубровского» на стихи, чем переводил его. Шакарима интересовало в Пушкине прежде всего его глубокая психологичность. Поэтому ему ближе всего в творчестве Пушкина была тонкая разработка характеров в «Дубровском» и в «Метели». Но воспринимал эти произведения Шакарим чрезвычайно своеобразно, как романтические поэмы о любви. Впрочем, и некоторые русские исследователи видят в Пушкине, да и в Лермонтове, прежде всего поэта — романтика.

Трагическая маргинальность Абая и Пушкина повторилась в просветительской, философской деятельности Шакарима. Не понятый современниками, он удалился в добровольное затворничество, но и там его достали наветы, и злая пуля оборвала жизнь одного из самых светлых и трагичных фигур маргинальной литературы Казахстана.

Пойти дальше в овладении русским языком, сделать его языком своего творчества, сохраняя при этом склад национального мышления, национальные стереотипы культуры, национальный менталитет решились не многие.

В дореволюционной литературе к этой стадии относится творчество Ибрая Алтынсарина, которое можно условно разделить на три части. Первое, оригинальное творчество на казахском языке, второе, переводное творчество с русского языка на казахский и с казахского языка на русский, третье, оригинальное, преимущественно публицистическо-эпистолярное творчество на русском языке. Типичные маргинальные черты носит все творчество Ибрая Алтынсарина, но наиболее полно они проявляются в его русскоязычном творчестве. Маргинальность произведений Ибрая Алтынсарина прежде всего в том, что они находятся на грани собственно художественной литературы и педагогической литературы. Можно провести аналогии публицистически — эпистолярного творчества А. Пушкина и И. Алтынсарина.

К настоящему времени современными фольклористами собрано около 50 песен Абая, причем почти каждая из них имеет мелодические варианты, иногда существенно отличающиеся друг от друга. В этих песнях очевидна музыкальная разносторонность таланта поэта. Абай предстает перед народом как тонкий лирик, как пламенный просветитель, друг и наставник, как поборник дружбы и братства казахского и русского народов.

Музыкальные вкусы Абая формировались во второй половине XIX века. Это было время, когда почва была пропитана народной музыкальной классикой, а исполнительское мастерство народных музыкантов получило всеобщее признание. Именно на этой почве и взросло музыкальное творчество Абая. Он лично знал многих выдающихся акынов и кюйши своего времени и очень ценил творчество Биржана, Ахан — сэре, Жамбыла, Таттимбета. В ауле, где он жил , постоянно звучала музыка, а среди его друзей были акыны, певцы и инструменталисты — кюйши, сыгравшие большую роль в распространении его песен среди народа.

Другим источником, питавшим композиторский дар поэта, была русская музыка. Органическая связь музыкального творчества Абая с казахской народной и русской музыкой ощущается не только в сходстве отдельных интонаций или даже мелодий, но, главным образом, в идейном содержании и форме произведений.

Первое знакомство Абая с русской музыкой относится к детским и юношеским годам. Слушая песни, занесенные в Казахстан русскими переселенцами, поэт — композитор приобщался к богатому песенному творчеству русского народа. В последующие годы, регулярно бывая в Семипалатинске и Омске, Абай познакомился не только с русской литературой, но и с русской профессиональной музыкой.

В те времена в развитии музыкальной культуры большое значение имело домашнее музыкальное образование, концерты духовых и струнных оркестров, выступление на сценах местных театров русских и украинских трупп. Благодаря этому арии, песни и романсы русских и западных композиторов прочно входили в быт и постоянно исполнялись на домашних концертах. Все это повлияло на повышение интереса Абая к русской музыке. Изучая и переводя произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, И А. Крылова, Абай проявлял глубокий интерес к творчеству русских композиторов — М. И. Глинки, А. Л. Гурилева, А. А. Алябьева, А. Г. Рубинштейна, романсы, арии и песни которых ему приходилось слушать в кругу русских друзей, возможно, и на публичных концертах и театральных представлениях.

Многие стихи Пушкина, Лермонтова, басни Крылова в переводе Абая впервые стали известны казахскому народу благодаря тому, что к ним поэт сочинил мелодии, и они распространились как песни.

Внимание Абая также привлекали бытовые и классические русские романсы, выросшие на почве народно — песенного творчества и глубоко связанные по содержанию с передовыми идеями того времени.

Как передовой музыкант — новатор Абай образовал и ввел в мелос новые интонационные элементы, которые заметно обогатили казахский музыкальный язык. Необходимо отметить, что Абай этим поддерживал и развивал прогрессивные устремления казахского народа к русской музыке. Кроме того, исторически сложившееся сходство в некоторых чертах между явлениями казахского и русского мелоса также способствовали восприятию казахским народом русской музыки. Многие русские исследователи в своих работах неоднократно отмечали эту интонационную близость казахской и русской песни. Несомненно, что это сходство оказало свое влияние на то, что казахские певцы и музыканты воспринимали русскую музыку и переносили ее на казахскую почву, создавая понятные по содержанию и близкие по мелодическому складу казахские песенные и инструментальные произведения. Большой заслугой Абая было то, что он глубоко осознал прогрессивное значение музыкального искусства, как фактора, сближающего народы, и своим песенным творчеством успешно способствовал этому великому делу. Произведения русских поэтов в переводе Абая в соединении с мелодией поэта приобретали большую художественную выразительность. Сам Абай не был певцом для широкой аудитории. Он не записывал мотивы своих песен, а напевал их своим друзьям, профессиональным певцам, акынам и музыкантам. С напева Абая они несли в народ его песни, включая их в свой репертуар. Так из уст самого поэта песни входили в репертуар странствующих по аулам певцов и многочисленных любителей, быстро распространяясь среди народа.

Как и всякое устное творчество, разученные по слуху песни подвергались некоторым переработкам. Но, несмотря на это, песни Абая не потеряли черт авторского своеобразия. В необозримом море песенного народного творчества произведения Абая было нетрудно отличить по стилю как поэтического, так и мелодического склада от безымянного творчества песен других народных композиторов. Это был особый оригинальный абаевский стиль в казахской народной музыке.

Музыкальное наследие Абая — важнейшая органическая часть песенной культуры казахского народа. Песни Абая не только включают в себя все самое лучшее и ценное, что есть в музыкальном искусстве родного народа, но и развили эти традиции в творчески переосмысленном виде в соответствии с духом своего времени.

В распространении любого вокального произведения огромное значении имеет органическое сочетание мелодии и текста. Этим выразительным единством и отличаются песни Абая, в которых он создавал реалистические образы и в нежной лирике, и в драматическом диалоге. В его лирических песнях отражены не только личные переживания поэта, в них он выступает как тонкий психолог человеческой души. Примером может служить любовно — лирическая песня «Безветренная лунная ночь», в которой нежные лирические чувства так образно сочетаются с воспеванием природы.

На свои стихи Абаем сочинена широкая, распевная мелодия, полная глубоких переживаний. Мелодия и текст, сливаясь в единое художественное целое, рисуют в нашем воображении и реку, в прозрачной дымке лунной ночи, и эхо в горах, и тихий шепот влюбленных. Мелодия песни сама будто состоит из дуновения ветерка: она спокойна, равномерна, выразительна.

Другой замечательной лирической песней Абая является «Козимнын карасы» («Ты — зрачок глаз моих»). У нее широкая печальная мелодия, с большой выразительностью она изображает взволнованные чувства человека, мучительно ищущего самые прекрасные слова, которые он мог бы достойно воспеть свою любимую.

Особенно любима и распространена в народе песня Абая «Айттым салем, калам кас» («Шлю, тонкобровая, привет!»), мотив которой близок старинному русскому романсу «Карие глазки», творчески преобразованный Абаем на текст другого содержания. Романс «Карие глазки» Абай мог слышать в домашнем кругу у кого -нибудь из своих русских друзей. Широкое распространение романса не только в Казахстане, но и в России, подтверждает факт, приведенный писателем Такеном Алимкуловым в его книге  «О прошлом и настоящем»

Учась после войны в Литературном институте имени Горького в Москве Алимкулов некоторое время жил на частной квартире. Как — то дома Такен стал напевать песню «Айттым салем, калам кас». Хозяйка квартиры, немолодая женщина, спросила, откуда он знает старинный русский романс. Такен сказал, что он поет не романс, а очень распространенную у него на родине песню, автором которой является Абай Кунанбаев. Хозяйка была поражена словами Такена и сказала, что мотив, напеваемый им, ей знаком с детства, что это мотив романса, который часто ей напевала бабушка, а ноты нарисованы на фарфоровой вазе, которая стоит в ее комнате.

Так, популярный в свое время русский романс силой музыкального дарования казахского поэта был художественно перевоплощен в новое произведение, ставшее образцом музыкальной казахской народной лирики. Но это лишь один из примеров перевоплощения Абаем русских песен. Их интонации отмечаются и во многих других произведениях.

Некоторые песни Абая носят назидательный характер. Так в песне «Ата — анага коз куаныш» («Отца и матери услада») он, как мудрый наставник, советует молодежи: «Не ведите беспечной легкой жизни, стремитесь к знаниям, мастерству, думайте о своем будущем, оправдывайте надежды родителей, любящих вас, ничего не жалеющих ради вашего счастья».

Спокойное равномерное движение мелодии образно передает мудрые наставления учителя, который неустанно думает о молодежи и видит в ее правильном воспитании залог будущего.

В другой назидательной песне «Серый туман» Абай наставляет джигита не быть малодушным, стойко преодолевать встречающиеся в жизни невзгоды. Мелодия песни суровая и мужественная. Эти качества музыкальной выразительности точно совпадающие с поэтическим содержанием передаются автором путем восходящей направленности минорного склада мелодии.

Музыкальное творчество Абая еще при его жизни было любимо народом и получило широкое распространение. По свидетельствам литературных источников, по воспоминаниям людей старшего поколения было достоверно установлено, что профессиональные певцы и акыны имели обязательно в своем репертуаре песни Абая, которые пользовались особой популярностью.

Исследователи писали, что Абай был представителем нового течения в казахской поэзии, что ему принадлежат замечательные переводы из «Евгения Онегина» и многих стихотворений Лермонтова (который оказался наиболее понятным для казахов). Таким образом, у семипалатинских оленши (певцов) можно слышать, например, «Письмо Татьяны», распеваемое, конечно, на свой мотив.

Ни один собиратель музыкального фольклора в своей работе не мог пройти мимо песен Абая. Они есть в записях Э. Бимбоэс, А. Затаевича, А. Жубанова, Л. Хамиди, Е. Брусиловского и других.

Вполне закономерно, что из музыкального наследия многих выдающихся народных казахских композиторов наиболее полную научную разработку в историческом и теоретическом аспектах к настоящему времени получило именно творчество Абая Кунанбаева.

Конечно, музыкальное наследие Пушкина не рассматривается исследователями. Хотя Берестов считает, что Пушкин — один из основателей в России жанра авторской или бардовской песни  Но так или иначе стихи Пушкина стали основой для музыкальных произведений замечательных русских композиторов Глинки, Даргомыжского, Римского-Корсакова, Мусоргского, Чайковского, Свиридова и многих других композиторов. Так что в сознании народа пушкинский текст неразделим с прекрасной музыкой великих русских композиторов, в том числе и с абаевской музыкой. С легкой руки В. Высоцкого вошел в современную жизнь жанр авторской песни. Поэзия бардов: Окуджавы, Высоцкого, Галича, Визбора, Розенбаума, Цоя, Гребенщикова во многом определяла высокий тонус русской поэзии второй половины XX века. Но вспомнились вдруг строки Одоевского, обращенные к Пушкину: «Но будь покоен, бард…» Причем начиналось это стихотворение словами: «Струн вещих пламенные звуки …». Может быть, это метафора или просто совпадение. Но воспоминания Анны Керн не оставляют сомнения в том, что Пушкин любил петь свои и чужие песни. Так и видится, как Пушкин для своего «мимолетного виденья, гения чистой красоты» как вполне современный бард приятным голосом, подыгрывая на гитаре собственную мелодию, поет «Приметы»:

Я ехал к вам: живые сны

За мной вилисьтолпой игривой,

И месяц с правой стороны

Сопровождал мой бег ретивый.

Я ехал прочь: иные сны…

Душе влюбленной грустно было,

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло.

Мечтанью вечному в тиши

Так предаемся мы, поэты;

Так суеверные приметы.

Согласны с чувствами души.

Когда я впервые услышал эту песню на музыку И. Шварца, то сначала даже подумал, что это песня Окуджавы. Во — первых, И.Шварц нередко сочинял музыку на стихи Окуджавы, во — вторых, это была типичная современная авторская песня, где важны прежде всего слова, поэзия. Так и Пушкин указывает, что «мечтанью предаемся мы, поэты.» В — третьих, в ней было принципиальное отличие от романсов на слова Пушкина, которые прежде всего музыкальные произведения. А в этой песне главным было выражение авторского я, индивидуальная интонация с еле различимой самоиронией. Эта песня произвела на меня неизгладимое впечатление именно потому, что она вводила Пушкина в современность. Всем строем чувств, образом мыслей, адекватным способом их выражения, полным отсутствием лирического канцелярита, эта песня являлась обращением ко мне моего современника, сверстника, поэта совпадающего со мной в видении мира. Это мог быть Окуджава или Высоцкий и, к моему изумлению, в еще большей степени им оказался Пушкин.

Многие стихи Пушкина обозначены им как песни («Черная шаль» (Молдавская песня), Песни западных славян, Песни Стеньки Разина, Вакхическая песня, Подражание турецкой песне). Литературоведы признают произведение «Жил на свете рыцарь бедный» как образец авторской песни. Иногда Пушкин писал шуточные песни, указывая даже их мотив.

Словом, когда Пушкин обращался к Д. Давыдову: «Тебе певцу, тебе герою!» он вполне мог сказать, имея в виду авторитет его в авторской песне: «Ты мой отец и командир». Автор «Песни старого гусара», «Современной песни», знаменитых элегий, был, как и все поэты, томим несправедливостью общества и поиском родственной души:

В ужасах войны кровавой

Я опасности искал,

Я горел бессмертной славой,

Разрушением дышал;

И, в безумстве упоенный

Чадом славы бранных дел,

Посреди грозы военной

Счастие найти хотел!…

Но судьбой гонимый вечно,

Счастья нет! — подумал я..

У Пушкина : «на свете счастья нет, но есть покой и воля» . Позже эту мысль подхватит Лермонтов: «Увы! Он счастия не ищет и не от счастия бежит…». Давыдов, поэт — воин, поэт -песенник в песне элегии размышляет на тему счастья и судьбы. Его песни перекликаются с казахской акынской поэзией.

Казахские поэты XIX века были акынами. Акыны были не только поэтами, но и импровизаторами, певцами, исполняющий свои произведения нараспев под домбру, представителями устного индивидуального художественного литературного творчества. То есть, любой акын работал, если можно так сказать, в жанре авторской песни. Но удивительно, как современны песни Давыдова, Пушкина, Абая, Махамбета:

Мечты, как горные вершины,

Не покорялись — пережил.

С бечевки соколы срывались

И улетали — пережил.

Я пережил жару и стужу.

Озера превращались в лужи.

Вместо дубов торчали пни…

Бывали дни еще похуже —

Все пережил.

Но мог всегда я

Найти слова и дать совет.

А после смерти Исатая

Не нахожу в себе ответ…

Как пережить, когда слов нет?!

Как созвучны стихи Махамбета высокой философии Пушкина:

Пора мой друг, пора! Покоя сердце просит —

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия…

 и современной бардовской песне Высоцкого на стихи А. Вознесенского:

Не славы и не коровы,

не шаткой короны земной —

пошли мне, господь, второго, —

чтоб вытянул песню со мной!

Прошу не любви ворованной,

Не милости на денек —

пошли мне, господь, второго, —

чтоб не был так одинок.

Чтоб было с кем пасоваться,

аукаться через степь,

для сердца, не для оваций

на два голоса спеть.

Так и кажется, что это Махамбет перекликается с Пушкиным, а Пушкин ему отвечает, как в наши дни существует перекличка О. Сулейменова и А. Вознесенского. Может быть, и правда, поэты вне времени и смерти, и их песни свободно проходят расстояния и эпохи, находя отклик в родственной душе. Образ акына возник в ультрасовременной поэзии Вознесенского после встречи с О. Сулейменовым, подхватил ее, обычно создающий авторскую песню только на свои слова В. Высоцкий. Видимо, была родственность душ в этом стихотворении про одиночество акына. Высоцкий мог создать авторскую песню и на слова Махамбета или Абая, ничуть не теряя в актуальности и абсолютно созвучную своему настрою души, потому что их музы чрезвычайно близки.

«Невольник чести» сказал про Пушкина Лермонтов. Как это точно и в отношении его самого, и в отношении Махамбета и Абая, Есенина и Торайгырова, Блока и Шакарима, Высоцкого и Макатаева. Закономерна трагичность их судеб. Дуэль со всем тем миром пошлости и обыденности, на которой настаивали поэты, не могла не окончиться для них трагически. Но, как сказал Абай, не рано умер тот, кто миру оставил песенное слово.

 

ЛИТЕРАТУРА

1.Сатпаева Ш. К. Казахская литература и Восток (из истории литературных связей) Алма-Ата, 1982.-С. 11.

2.Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. — М.: 1979. — С. 80-81.

3.Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. — М: 1982. — с. 623.

4.Кожинов В.В. Размышления о русской литературе. — М: 1991. — с. 439-485.

5.Видова О. И. Проблема эстетического идеала на материале русской литературы первой трети XIX века. Автореф. дисс…. докт. филол. наук. – Алматы, 1995. — 46 с.

6.Ауэзов М. Путь Абая. Т. 1. -Алма-Ата: КазГХИЛ, 1960. — с. 438.

7.Пушкин А. С. ПСС. Т. VIII. — М.: Наука, 1965. — с. 91.

8.Абай..Книга слов. Поэмы. Пер. с казахского К. Серикбаевой, Р. Сейсенбаева. — Алматы: ЕЛ, 1993, — С. 185- 186

9.Сулейменов О. Определение берега. — Алма-Ата: Жазушы, 1976. — с. 103.

10.Сулейменов О. О. Определение берега. На площади Пушкина. — Алма-Ата: Жазушы, 1976. — с. 136.

11.Абай..Книга слов. Поэмы. Пер. с казахского К. Серикбаевой, Р. Сейсенбаева. — Алматы: ЕЛ, 1993,- С. 102 – 103.

12.Пушкин А. С. ПСС. Т. III.-M.: Наука, 1965.-с. 134.

13.Абай. Книга слов. Поэмы. Пер. с казахского К. Серикбаевой. Р. Сейсенбаева. — Алматы: ЕЛ, 1993. — с. 138.

14.Последний год жизни Пушкина. / Сост., вступ. Очерки и примеч. В. В. Кунина. — М.: Правда, 1989. — с. 632.

15.Алимкулов Т. О прошлом и настоящем. — М.: Сов. писатель. 1958.

16.Берестов B. «Жил да был петух индейский». Газ. Автограф № 8, 27 августа — 8 сентября 1998.

17.Пушкин А. С. ПСС., Т. III. -М.: Наука, 1964. -с. 108

18.Берестов B. «Жил да был петух индейский». Газ. Автограф № 8, 27 августа — 8 сентября 1998

19.Махамбет. Песни воина. Как пережить. Пер. с каз. А. Устинов. — Алма-Ата, Жазушы, 1989, -с. 39.

20.Вознесенский F.. Аксиома самоиска. Песня акына. — М.: СП «ИКПА», 1990.-с. 432.

 

Подготовили к печати:

 доцент  Мұсалы Л.Ж.,

студенты Нұралина Ж, Акылтай Н.