Происходивший из рода Тобыкты, поэт Абай (Ибра­гим) Кунанбаев родился в горах Чингиз (Семипалат. уезда). В нем ярко олицетворяется переломная пора в духовной жизни киргизского народа. Он впитал в себя аромат киргизских степей. Певец привольного кочевья, он был ходячий сборник устной народной словесности; но он видел, что разлагаются уже устои народного быта, и образно выразил щемящую тоску в словах: «Ахыны (народные певцы) золотое слово песни превратили в мед». Он ясно отдавал себе отчет в судьбе народа, по­тому что рано был захвачен русским влиянием.

Первый из киргизов испытал он на себе силу русской школы, а знакомство с политическими ссыльными в 80-х годах расширило его умственный горизонт, — он горячо полюбил русскую литературу^[1]. Он перевел «Евгения Онегина» Пушкина, и письмо Татьяны, переложенное на музыку, давно уже раздается в степях. Обличительный дух был ближе ему; он переводил басни Крылова, а в одном из своих стихотворений, ополчаясь против долж­ностных переводчиков-киргизов, бессовестно обирающих народ, он говорит: «Видно, они никогда и не слыхали ни о Л. Толстом, ни о Салтыкове».

Еще в молодых годах Абай Кунанбаев, отличавший­ся необыкновенным умом и красотой, становится во гла­ве своих сородичей Тобоктинцев. Никто лучше не знал старинных судебных обычаев, никто не умел, как он, решать легко трудные судебные вопросы, часто возни­кающие между киргизами. Сородичи избрали его воло­стным управителем; но, когда он в борьбе с невежеством народа начал беспощадно наказывать пороки, — против него образовалась партия. Разочаровавшись в народе, он добровольно отказался от должности.

В одном стихотворении он так говорит:

«Несчастной судьбой мне предопределено быть му­чеником невежественного народа. Дома я изнываю в оди­ночестве. Теперь я знаю, как подчиняются судьбе! Я удо­стоен звания «Человек», а мой народ хочет стереть это достоинство. Ложь и сплетня, — вот девиз моего народа. Я разочарован. Не ходи на их сборища, сиди дома, пока они не обратятся к тебе. О, Боже! Могу ли я сносить это и одиноко сидеть дома»^[2].

В своих стихотворениях он изображает отрицатель­ные стороны жизни киргизского народа, задевает само­любие соплеменников, чтобы,таким образом, искоренить в них дурные привычки.

Стихотворения Кунанбаева путем устной передачи или переписывания распространяются среди киргизов, живших за пределами его волости. Только не произво­дят они никакого впечатления на его сородичей, Тобоктинцев. Абай горько жалуется:

«О, Великий Боже, молю Тебя, укажи мне прямой путь! Когда враги хватают меня за горло, я не вижу ни единой сочувствующей души. О, бедные мои слова, ко­торыми, восхищаются Аргын, Найман и Средняя Орда! Вы не имеете никакой цены в глазах невежественной толпы Тобоктинцев…»

В последние годы Кунанбаев охотно входил в обще­ние с молодежью. Собрав вокруг себя слушателей, он вел с ними беседы на темы: как жить, какие были на свете великие ученые, чему учили и т. д. Обо всем говорил он с жаром и увлечением. Советы его не оставались без влияния на молодое поколение. Он называл время, про­веденное с молодежью в беседах, лучшими моментами сроей жизни.

Как же распространялись в степи стихотворения Ку­нанбаева?

В степях среди киргизов были профессиональные пев­цы-поэты. Они разъезжали по аулам и под аккомпане­мент домбры пели панегирики в честь местных богачей. Богачи щедро дарили их. Тех, кто скупился на подарки, певцы остроумно высмеивали, и долго на скупца сыпались насмешки. Большею частью поэты были неграмотны; поэтому их стихи забывались, если только кто-нибудь не записывал или же поминал их. Пели экс­промтом, вдохновляясь только домброй. Хотя киргизы охотно слушали стихи, втайне однако презирали поэтов, называя их нищими; и вообще были о них невысокого мнения. Тем не менее, когда в ауле появлялся певец, весть об этом быстро распространялась в окрестных аулах.

Вечером киргизы вереницами шли к тому аулу, где гостил певец. Хозяин дома, как бы он ни был беден, за­калывал ради певца барана; он гордился, что у него ос­тановился певец. Юрта наполнялась слушателями. Хо­зяин вежливо намекал, что собравшиеся гости просят сыграть что-нибудь. Певец берет домбру, молча и долго настраивает ее, потом начинает петь.

Сначала он поет любовные песни, потом «Кысса» или произведения какого-нибудь поэта (раньше киргизы увле­кались «Кыссой», особенно из истории завоеваний ара­бов). После отъезда «ахына» песни распевались памят­ливой молодежью.

Так распространяли певцы и произведения Абая.

Стихи Абая особенно привлекали слушателей. По со­держанию они все взяты из жизни народа и художест­венны по форме.

Когда певец начинает петь насмешливые стихи Абая, слушатели оживают; они находят у себя или у другого те или другие недостатки, остроумно подмеченные Абаем.

Постепенно веселый смех умолкает, слушатели заду­мываются. Наоборот, настроение слушателей поднимает­ся, когда певец приступает к таким произведениям Абая, как например: «Охота с орлом на лисицу», «Красота женщины», стихи, посвященные природе, любви и т. п.

В стихах Абая нет лишних слов, как у других кир­гизских поэтов, которые в погоне за рифмой загромож­дают тему стихотворения вставными эпизодами и моти­вами. (Такие стихи Абай называет стихами в заплатах). У Абая слова на своем месте; каждое слово имеет свой глубокий смысл. Киргизы прекрасно понимают достоин­ства его произведений, поэтому слушают с интересом, хотя Абай беспощадно высмеивает и порицает их, иног­да даже проклинает за беспечный образ жизни.

  Многие стихи Абая затерялись. Он имел обыкнове­ние писать на первом попавшемся клочке бумаги, когда осеняло его вдохновение и отдавал написанное тому, кто попросит или какому-нибудь певцу.

После его смерти из собранных листов составилась небольшая книжка стихотворений. Возможно, однако, что многие листы пропали.

Восточный сборник в честь

А. Н. Веселовского. М., 1914. – С.224-230.